Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Наш YouTube
Наш РЦ в Москве
Пожертвования
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
РАЗДЕЛ ДОСУГА С БАНЕЙ
Библиотека
Мияш "Одиссея батьки Махно"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 387839" data-attributes="member: 1"><p>— Нестор Иванович, запишите нас в анархисты.</p><p></p><p>Евдокия Матвеевна, гордившееся тем, что её младший сын стал заметным человеком в Гуляйполе, несколько огорчалась тем, что Нестор совсем забывает о личной жизни.</p><p></p><p>— Сынок, ты Настю видел? Она ж тебя столько лет ждала.</p><p></p><p>— Да, да, мама, завтра обязательно сбегаю на Бочаны.</p><p></p><p>А вскоре уже играли свадьбу, на которой помимо родных братьев и невесток присутствовало и несколько анархистов. Брат Сава в складчину с Григорием подарили молодожёнам двух овец, Емельян — гусака с гусыней, а анархист и отчаюга Александр Лепетченко — маузер с наказом:</p><p></p><p>— Это тебе, Нестор, от имени анархистов-коммунистов для борьбы с буржуями — угнетателями народа.</p><p></p><p>От этого подарка жених был в восторге.</p><p></p><p>— Спасибо, Саша, вот угодил так угодил, — и тут же поинтересовался: — А патроны? Всего обойма?</p><p></p><p>— Что ты. Я в сенцах их поставил полведра.</p><p></p><p>Музыкой ублажал свадьбу Антон Матросенко, наяривая на гармошке любимые вальсы Махно «Амурские волны» и «На сопках Манчжурии». При звуках последнего начал плакать Емельян, вспоминая тяжёлые бои в Манчжурии.</p><p></p><p>И сразу же по знаку Нестора понятливый Антон ударил разухабистый весёлый мотив и пел что-то смешное:</p><p></p><p></p><p>— Эх, запрягу я кошку в ложку.</p><p>Таракана в тарантас,</p><p>Прокачу свою милашку</p><p>Добрым людям на показ.</p><p>От песен и плясок дребезжали стёкла в окнах. Изрядно упившиеся гости громко разговаривали, мало друг друга слушая. Только присмиревшая невеста молчала и даже не притрагивалась к рюмке с самогоном. О ней словно все забыли, лишь Евдокия Матвеевна, встречаясь с ней взглядом, ласково и ободряюще кивала: «Терпи, доченька, чего с них возьмёшь».</p><p></p><p>По обычаю, жениху не полагалось напиваться, дабы сохранить силы для первой брачной ночи, но Махно по части выпивки не отставал от гостей. И достаточно опьянев, наконец, поднялся из-за стола:</p><p></p><p>— Надо испытать подарок, — и взмахнул маузером.</p><p></p><p>— Сынок, да ты что, — всполошилась Евдокия Матвеевна.</p><p></p><p>— Я в сарае, мама, — успокоил Махно и, выбравшись из-за стола, пошатываясь, пошёл к выходу. За ним, одобрительно гомоня, потащились анархисты: «Испытать, испытать!»</p><p></p><p>Задержался несколько Лепетченко, схватив вилку, он проткнул на тарелке солёный огурец и, склонясь через стол к невесте, сказал с угрозой:</p><p></p><p>— Гляди, Настя, отобьёшь Нестора от дела, пощады не жди. Да не вздумай ему вякнуть...</p><p></p><p>Сунув огурец в рот, захрустел им нарочито громко, словно уже жевал несчастную жертву, и бросив вилку на стол, отправился вслед за Махно.</p><p></p><p>Ни жива ни мертва сидела невеста, она знала крутой нрав первого гуляйпольского хулигана. По слухам, когда полицейские окружили избу с заседавшими там анархистами, именно Александр пустил пулю в своего отца урядника Лепетченко, командовавшего осадой. И убил его наповал.</p><p></p><p>Под одобрительные возгласы соратников почти две обоймы расстрелял Нестор в сарае, целя в столб, подпиравший матицу. Не сделал ни одного промаха. Пряча маузер в кобуру, молвил удовлетворённо:</p><p></p><p>— Отличная вещь. И только.</p><p></p><p>Евдокия Матвеевна надеялась, что женитьба хоть как-то остепенит Нестора, привяжет к дому, к семье. Однако уже через день после свадьбы Махно засобирался ехать по деревням.</p><p></p><p>— Куда ж ты, сынок, от молодой-то жены?</p><p></p><p>— В сёлах ничего не знают о нашем движении, мама. Надо знакомить крестьян с анархизмом. В революцию только мы и сможем их затащить.</p><p></p><p>Махно хотел ехать по деревням один, но друзья решительно воспротивились:</p><p></p><p>— Ты что, Нестор, в уезде по дорогам разбойничают.</p><p></p><p>— Но у меня маузер.</p><p></p><p>— Нет, нет, — особенно настойчивы были Лютый и Лепетченко. Именно они собрали и вооружили более десятка молодых анархистов для сопровождения Махно.</p><p></p><p>Запрягли пару коней и ранним утром выехали в Воздвиженку. За кучера сидел Григорий Махно, сунувший под облучок двуствольный обрез.</p><p></p><p>Сопровождение скакало верхом, позвякивая трензелями, поблескивая ножнами шашек и кобурьем пистолетов.</p><p></p><p>В Воздвиженке, при появлении столь необычного отряда, взрослое население попряталось, однако босоногие мальчишки бежали за тачанкой, резонно полагая, что уж им-то ничего худого не будет.</p><p></p><p>— Подвернём к куму, — сказал Григорий, подворачивая коней к палисаднику небольшого дома под соломенной крышей. Соскочив с облучка, прошёл к воротам и постучал кнутовищем в калитку:</p><p></p><p>— Эй, кум Ерофей!</p><p></p><p>— Эге ж, — отозвался голос со двора. — Никак Григорий Иванович.</p><p></p><p>— Он самый, отчиняй.</p><p></p><p>Калитка открылась, показался улыбающийся, смущённый Ерофей.</p><p></p><p>— Чего все поховались как мыши? — спросил Григорий.</p><p></p><p>— Та мы ж думали опять житомирцы [3], ото ещё нам морока.</p><p></p><p>— Здравствуй, Ерофей, — подошёл Махно, протягивая руку. — Мы анархисты-коммунисты и приехали провести у вас митинг.</p><p></p><p>— Здравствуй, Нестор Иванович. Митинг-то хорошо. А то ведь ничего толком не знаем.</p><p></p><p>— Собирай народ.</p><p></p><p>— То мы мигом, — отвечал Ерофей и крикнул мальчишкам: — Эй, босота, живо по хатам. Скажите, приихалы анархисты-коммунисты, на митинг зовуть. Та шоб живо!</p><p></p><p>Воробьиной стаей разлетелись мальчишки, вопя в десятки глоток:</p><p></p><p>— Мужики-и, живенько на митинг... хисты-комисты приихалы-ы.</p><p></p><p>Выходили со дворов мужики, старые, молодые, бородатые и без, тянулись ниточкой к Ерофеевскому двору послушать «хистов-комистов». Мелькали и цветастые платки женщин. Деревня любопытна, всякий приезжий ей интересен.</p><p></p><p>Махно счёл неудобным самому представляться, называть свою должность, поэтому велел Лютому:</p><p></p><p>— Исидор, открой митинг.</p><p></p><p>Взобравшись на тачанку, Лютый, откашлявшись, произнёс:</p><p></p><p>— Митинг считаю открытым, предоставляю слово председателю гуляйпольской группы анархистов-коммунистов Нестору Ивановичу Махно, нашему первому революционеру, всю жизнь положившему на борьбу с царским самодержавием и за это пострадавшему десятилетней каторгой. Пожалуйте, товарищ Махно.</p><p></p><p>— Товарищи крестьяне, мы приехали к вам, чтобы рассказать об анархистах, главных защитниках трудового народа. Все сословия сейчас создают свои партии, чтобы защитить свои интересы. Например, монархисты стоят за царя. Их цель вернуть царя к власти. Конституционные демократы, или, сокращённо, кадеты, хотят отдать власть капиталистам. Социал-демократы ратуют за демократическую республику. Как видите, все партии рвутся к власти. Только мы — анархисты, говорим, что любая власть — враг трудящихся.</p><p></p><p>Он красочно рисовал крестьянам картину такой благодати, когда не будет ни помещиков, ни полиции, ни тюрем; когда они станут полными хозяевами и земли и продуктов своего труда.</p><p></p><p>Махно видел, как оживились лица крестьян при упоминании о безвластье — вековечной затаённой мечте землепашца.</p><p></p><p>— Ото вы гарно растулмачили нам, товарищ Махно, за партии, — заговорил бородатый мужик. — Но коли не будет власти, кого ж тоди слухать?</p><p></p><p>— А вот вы здесь в вашем селе соберётесь, вот как сейчас примерно, выберете из своих самого мудрого человека, а лучше несколько. Вот этот совет, состоящий из вас же, и станет вашей властью.</p><p></p><p>— Значит, всё ж властью?</p><p></p><p>— Да, властью, но не той, наверху, которая правит, не считаясь с вашими интересами, а зачастую и не желает показываться вам, а той, которая не только правит, но и вместе с вами трудится на земле, ест из одного с вами котла, знает ваши нужды.</p><p></p><p>Вздыхали мужики, переглядывались многозначительно, словно примеряя друг друга к будущей власти. Трудно думали, пытались понять. Интересовались:</p><p></p><p>— Ну а ежели этот выборный заломит оглобли, вообразит о себе, начнёт выкомаривать.</p><p></p><p>— Прогоните и всё. У вас главная власть будет вот такой сбор, как сейчас например. Не угоден народу — пошёл вон. Царя вон выперли, а деревенского голову не управитесь что ли?</p><p></p><p>Так начался агитационный рейд Махно по деревням. Почти везде крестьяне благодарили товарища Нестора, что он не забыл о них, просветил. И желали анархо-коммунистам «добрых поспихов».</p><p></p><p>Понимая, сколь важны эти митинги для завоевания авторитета среди крестьян, Нестор сразу наказал своим сопровождающим:</p><p></p><p>— Не смейте ничего воровать или отбирать у крестьян, сильничать. Кого замечу, ей-ей застрелю.</p><p></p><p>Останавливаясь на ночлег в какой-либо деревне, располагаться старались в одном или двух соседних дворах, и Махно обязательно расплачивался с хозяевами за постой, еду и фураж для коней. Некоторые крестьяне отказывались:</p><p></p><p>— Что вы, товарищ Махно, спасибо, что уважали. Какие деньги?</p><p></p><p>Нестор не настаивал, но обязательно благодарил:</p><p></p><p>— В таком случае большое спасибо, товарищ, за стол и крышу.</p><p></p><p>В пути поучал своих спутников:</p><p></p><p>— Запомните, крестьяне уважение ценят выше денег. Это вам не город загребущий.</p><p></p><p>Более двух недель промотался Махно по деревням уезда, проводя митинги, беседуя с крестьянами, разъясняя им цели анархистов-коммунистов, отвечая, как умел, на вопросы. Спутники за глаза язвили по адресу своего начальника:</p><p></p><p>— Славненько справляет медовый месяц наш жених.</p><p></p><p>Но и по возвращении в Гуляйполе Нестору не удалось передохнуть. К ним в секцию явилась знаменитая Мария Никифорова в кожанке, папахе-кубанке набекрень, с револьвером в жёлтой кобуре, в сопровождении дюжих хлопцев.</p><p></p><p>— Здравствуй, товарищ Махно, — приветствовала она Нестора хрипловатым, но довольно приятным контральто. — Вот приехала к тебе со своими черногвардейцами. Слыхала, что-то вы тут закисаете.</p><p></p><p>— Не понял, Мария. Объясни.</p><p></p><p>— Ты, говорят, этих буржуев-мироедов уговариваешь, унижаешься перед ними.</p><p></p><p>— Осторожней на поворотах, — нахмурился Махно. — Если ты приехала в гости к товарищу, то и веди себя соответственно. А если оскорблять...</p><p></p><p>— Ну вот уже и в бутылку полез, — улыбнулась Никифорова и достала папироску и спички.</p><p></p><p>— У меня здесь не курят, — сказал сухо Нестор.</p><p></p><p>— Ну не курят так не курят, — согласилась Мария, пряча папиросу в портсигар. — Я ведь что к вам. Хочу митинг провести. Организуешь?</p><p></p><p>— Организую, — сразу переменил тон Нестор и повернулся к Лепетченко. — Саша, давайте с Исидором займитесь.</p><p></p><p>— А где собирать?</p><p></p><p>— Лучше в парке. Там и народу всегда много.</p><p></p><p>Лепетченко с Лютым ушли, Махно сказал:</p><p></p><p>— Ты свежий человек, Мария. Это даже хорошо, что выступишь, а то я тут всем глаза намозолил. Вот ездил по деревням, крестьян агитировал.</p><p></p><p>— Ну и как?</p><p></p><p>— Плохо, Мария. Они там ничего и не слышали об анархизме, ничего не знают.</p><p></p><p>— Ну и просветил? — улыбнулась Никифорова краем рта, и, хотя в тоне её слышалась ирония, Нестор стерпел.</p><p></p><p>— Представь себе, просветил как мог. И вот что подумал, нам нужны свои агитаторы и как можно больше. Но где их взять?</p><p></p><p>— А мне сдаётся, товарищ Махно, вот наш лучший агитатор, — похлопала Мария рукой по кобуре.</p><p></p><p>— Ну это с врагами, а крестьяне должны стать нашими союзниками, нашим оплотом.</p><p></p><p>— Но ты с врагами вроде балясы точишь.</p><p></p><p>— С чего это ты взяла?</p><p></p><p>— Да говорили люди, собирал, мол, уговаривал. Я, вон, в Александровске со своим капиталистом как поступила. Пришла к нему в контору с черногвардейцами, достала наган и говорю: «Миллион на бочку, кровопивец, на дело революции. А нет, мигом пришью».</p><p></p><p>— Ну и как? — едва удерживаясь от смеха, спросил Нестор.</p><p></p><p>— Как, как? Выложил как миленький.</p><p></p><p>— Не пожаловался в губернию?</p><p></p><p>— А я его предупредила: пожалишься, пожалеешь. Взорвём вместе с домом.</p><p></p><p>Махно смеялся, бормоча почти с восхищением:</p><p></p><p>— Ну Мария... ну баба... Ну оторва!</p><p></p><p>— Говорят, до революции ты тоже оторвой слыл.</p><p></p><p>— Слыл, Мария, слыл. За что и схлопотал пожизненную каторгу. X-хорошая школа. Выучила.</p><p></p><p>— А меня в Петропавловке несколько лет коптили, потом решили в Сибирь законопатить. А мне того и надо, рванула в Японию, а там в Америку.</p><p></p><p>— Ну ты прямо Магеллан.</p><p></p><p>— А кто это — Магеллан?</p><p></p><p>— Ну, это первый человек, обогнувший земной шар.</p><p></p><p>— Не слыхала. Но запомню, — и повторила раздумчиво: — Магеллан. Хм, спасибо за комплимент, Нестор Иванович.</p><p></p><p>В парк на митинг они шли вместе. Мария курила папироску, её черногвардейцы шагали следом.</p><p></p><p>В центре парка у клумбы возвышалась трибуна красного цвета. Вокруг неё уже толпился народ, задорно гомоня. Перед Махно и Никифоровой толпа расступилась. Они прошли к трибуне, поднялись на неё.</p><p></p><p>— Товарищи, — громко крикнул Махно, подняв руку. — К нам прибыли дорогие гости из Александровска [4] — тоже анархисты-коммунисты, возглавляемые славной революционеркой Марией Никифоровой, так же прошедшей путь борьбы с царизмом, хлебнувшей тюрьмы и каторги. Я предоставляю ей слово.</p><p></p><p>— Товарищи, — уже без хрипотцы, чисто зазвучало контральто Марии, — наша революция, за которую мы так долго боролись, начала топтаться на месте. Да, да, да. Я не оговорилась. Трудящиеся, в сущности, ничего не выиграли от неё. По-прежнему жиреют коты-капиталисты, по-прежнему рабочие ишачат на них. По-прежнему среди нас разгуливают вчерашние наши гонители, полицейские и сексоты [5]. Разве я не верно говорю?</p><p></p><p>— Верно, — крикнули из толпы. — Вот тут стоит бывший пристав Иванов. И ещё ухмыляется.</p><p></p><p>— Ухмыляется? — грозно вопросила Мария. Наклонилась через поручень, где внизу стояли её черногвардейцы, скомандовала: — Арестуйте его. Живо! Мы ему поухмыляемся.</p><p></p><p>Вокруг Иванова мгновенно образовалось свободное пространство. Это облегчило задачу черногвардейцам:</p><p></p><p>— Вы арестованы! Следуйте за нами.</p><p></p><p>— Да я что? Я давно... Я всегда был справедлив, — бормотал испуганно Иванов.</p><p></p><p>Пока все были отвлечены арестом пристава, Нестор сказал Никифоровой:</p><p></p><p>— Мария, что ты делаешь? Почему не согласовала?</p><p></p><p>— Отстань, — отмахнулась та и крикнула своим хлопцам: — Уведите его в штаб, там разберёмся.</p><p></p><p>Тут на трибуну прошмыгнул посыльный с почты.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, важная телеграмма.</p><p></p><p>Махно взял телеграмму, развернул, пробежал глазами и решительно приостановил Никифорову:</p><p></p><p>— Стой, Мария. У меня важное сообщение. Товарищи, только что получена телеграмма из Петрограда. Генерал Корнилов, сняв армию с фронта, двинулся на столицу с целью подавить революцию. Это контрреволюционное выступление. Предлагаю всем анархистам-коммунистам немедленно собраться в наш клуб на экстренное совещание. Можешь кончать, Мария. Впрочем, приспел час действовать, а не митинговать.</p><p></p><p>Махно направился к своему штабу. Туда же спешили другие анархисты, оказавшиеся на митинге. Во дворе он увидел несчастного Иванова под охраной двух черногвардейцев. Войдя к себе, дождался Никифорову и сказал ей твёрдо:</p><p></p><p>— Мария, немедленно прикажи своим церберам отпустить Иванова.</p><p></p><p>— Но он же наш враг, Махно.</p><p></p><p>— Знаешь что? Командуй у себя в Александровске, а в чужой монастырь со своим уставом не суйся.</p><p></p><p>— С каких это пор революционер Махно перешёл на поповскую фразеологию, — прищурилась Мария.</p><p></p><p>— Я тебе серьёзно, не цепляйся к словам.</p><p></p><p>— Раз ты серьёзно, то и я серьёзно. Арестованного не отпущу.</p><p></p><p>«А ведь не отпустит, — подумал Нестор. — Упрямая, гадина. Надо просить, и помягче».</p><p></p><p>— Даю тебе честное слово, мы с него глаз спускать не будем.</p><p></p><p>— Чёрт с тобой, Нестор, бери своего пристава под надзор.</p><p></p><p>Когда они появились в зале, там уже было полно народу и не только анархистов, но и простых рабочих, крестьян, услыхавших тревожную новость и прибежавших туда, откуда исходила, по их мнению, сила и надёжность.</p><p></p><p>Махно с Никифоровой прошли к председательскому столу.</p><p></p><p>Махно заговорил первым, предварительно зачитав телеграмму из столицы.</p><p></p><p>— Товарищи, наша революция в опасности, и мы — гуляйпольцы не можем остаться в стороне. Контрреволюционные генералы движутся на Петроград. Что мы должны сделать? В первую очередь создать Комитет защиты революции.</p><p></p><p>— Надо вооружаться, — вставила слово Мария.</p><p></p><p>— Правильно, — послышались возгласы.</p><p></p><p>Махно с неудовольствием покосился на Никифорову: «Ну поскакушка, не даст слова сказать». Но предложение её поддержал:</p><p></p><p>— Товарищ Никифорова верно мыслит. Теперь возникает вопрос: где взять оружие?</p><p></p><p>«Поскакушка» и тут мгновенно нашлась:</p><p></p><p>— Милицию разоружить.</p><p></p><p>— Этого мало.</p><p></p><p>— Господи, у вас под боком Преображенский полк, на станции Орехово у них склад с оружием. Дайте мне сотню-другую хлопцев, и я возьму склад.</p><p></p><p>Зал оживлённо загудел, и Махно сказал:</p><p></p><p>— Ну что ж? Все согласны поручить товарищу Никифоровой операцию по захвату склада?</p><p></p><p>— Все, все. Согласны.</p><p></p><p>— Теперь ещё. Раз контрреволюция зашевелилась, значит, наши буржуи тоже могут поднять головы. Надо немедленно вырвать у змеи жало, а именно обезоружить всех наших помещиков и капиталистов. Виктор, — обернулся Махно к Белашу, — ты пойдёшь с Марией, а я с Лепетченко и его группой займусь буржуями.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, а как же с Комитетом защиты революции, вы же сами только что...</p><p></p><p>— Да, да, Виктор, хорошо, что напомнил. Давайте, товарищи, решим, кто возглавит Комитет защиты революции. Предлагайте.</p><p></p><p>— Чего там решать, Нестор Иванович, — крикнул Баскин. — Ты и будь председателем Комитета.</p><p></p><p>— Верна-а-а, — загудел одобрительно зал.</p><p></p><p>— Сам и подберёшь себе помощников.</p><p></p><p>Махно не стал перечить, он знал, что и Комитет защиты революции на него возложат (у нас, кто везёт, на того и грузят) и был готов к этому.</p><p></p><p>— Спасибо за доверие, товарищи. Теперь за дело.</p><p></p><p><em><strong>6. Первая кровь</strong></em></p><p>Белаш, назначенный командовать отрядом, которого ещё не было, был в отчаянье. Махно забрал себе около двадцати самых надёжных анархистов, а ему предстояло набрать не менее сотни. Тут ещё Никифорова подхлёстывала:</p><p></p><p>— Давай, давай побыстрее. Я пока в милицию наведаюсь.</p><p></p><p>— Товарищи, товарищи, ко мне записываться, — призывал Белаш.</p><p></p><p>И поскольку запись в этот отряд шла туго (всем хотелось к Махно), Виктору пришлось кинуть клич:</p><p></p><p>— Все желающие получить винтовки, ко мне.</p><p></p><p>И сразу же выстроилась к Белашу очередь, и когда список желающих перевалил за сотню, Белаш удовлетворённо объявил:</p><p></p><p>— Всё. Отряд создан.</p><p></p><p>— А винтовки?</p><p></p><p>— Не беспокойтесь, товарищи, будут и винтовки.</p><p></p><p>Но винтовок притащили всего десять штук и они достались самым нахальным, даже самому Белашу не досталось. Кого-то стыдили добровольцы:</p><p></p><p>— А ты чё явился, Охрим, без оружия. У тебя же двустволка есть.</p><p></p><p>— Так казалы, шо будуть давать винты, — оправдывался Охрим.</p><p></p><p>Стволов добавила Никифорова, успевшая за время, пока Белаш составлял список, разоружить милицию. Она выдала десять револьверов. Тут уж Виктор Белаш не зевал, ухватил себе тяжёлый кольт.</p><p></p><p>— Ребята, давайте строится, — предложил Белаш. — В передний ряд встают те, у кого уже есть оружие.</p><p></p><p>Никифорова придирчиво осмотрела строй и поставила жёсткие условия:</p><p></p><p>— Хотите успеха, подчиняйтесь мне беспрекословно. В боевой обстановке неисполнение приказа карается расстрелом.</p><p></p><p>— Ого-о-о, — выдохнул строй.</p><p></p><p>— Чего «ого», — осадила Мария сердито. — Неисполнение приказа может сорвать операцию, а главное, привести к гибели товарищей. Первым делом захватываем в Орехове склад с оружием. Без нужды не стрелять.</p><p></p><p>— А чем стрелять-то?</p><p></p><p>— У меня ни одного патрона. Винтовку дали, а патроны? — пожаловался русоволосый парень.</p><p></p><p>Мария покосилась на русого, покривила губы в усмешке:</p><p></p><p>— Вот и хорошо. По крайней мере не нарушишь первого приказа: не стрелять. А патроны возьмёшь на складе. Далее, вооружившись, мы атакуем сам полк, он размещается в предместье Орехова. Повторяю, приказы исполнять беспрекословно. Товарищ Белаш, командуйте.</p><p></p><p></p><p>Махно вошёл в кабинет директора завода Кригера один, но с маузером, болтавшимся в кобуре на правом боку чуть выше колена.</p><p></p><p>Кригер поднял от бумаг голову, щурясь за стеклом пенсне, спросил:</p><p></p><p>— В чём дело, Нестор Иванович?</p><p></p><p>— Борис Михайлович, вы слышали о мятеже генерала Корнилова?</p><p></p><p>— Да, да, мне тоже доставили телеграмму. Это ужасно.</p><p></p><p>— Пролетариатом Гуляйполя сегодня создан Комитет защиты революции, и я избран его председателем.</p><p></p><p>— Ну что ж, поздравляю.</p><p></p><p>— И первым постановлением Комитета было разоружение буржуазии и помещиков. У вас есть оружие?</p><p></p><p>— В каком смысле?</p><p></p><p>— В самом прямом.</p><p></p><p>— Есть... наган.</p><p></p><p>— Где он?</p><p></p><p>— В сейфе.</p><p></p><p>— Прошу сдать его.</p><p></p><p>— Но, Нестор Иванович...</p><p></p><p>— Пожалуйста, Борис Михайлович, не заставляйте меня повторять. Я выполняю постановление Комитета.</p><p></p><p>— Ладно. Чего уж там, — поднялся Кригер и, пройдя к сейфу, открыл его, достал наган. — Возьмите.</p><p></p><p>Махно взял наган, сунул его в карман френча.</p><p></p><p>— И второе, для дела революции мы конфискуем из конюшни вашего предприятия двадцать лошадей.</p><p></p><p>— Ну что ж, — вздохнул Кригер. — Вы нынче, Нестор Иванович, в Гуляйполе главный начальник, я вынужден подчиниться.</p><p></p><p>— Вы напрасно иронизируете, Борис Михайлович, нас к этому вынуждают обстоятельства.</p><p></p><p>— Какая уж тут ирония, — махнул рукой Кригер. — Когда всё летит в тартарары. Меня вот тоже обстоятельства вынуждают закрыть предприятие. А это значит — уволить всех рабочих, а у них семьи, дети. Это как?</p><p></p><p>— Мы не позволим.</p><p></p><p>— Эх, Нестор Иванович, как же вы не понимаете. Вы с вашим профсоюзом настояли на увеличении зарплаты почти вдвое. Так?</p><p></p><p>— Так.</p><p></p><p>— В результате прибыль предприятия практически равна нулю. На какие, извините, шиши мне покупать сырые, уголь тот же? В долг? А кто мне даст? Да ещё в такое время. На литейном дворе кончается уголь, встанут печи, вы знаете, чем это кончится: остановка всего производства.</p><p></p><p>— Знаю, Борис Михайлович, — нахмурился Махно. — Мы подумаем над этим. Но сегодня в опасности революция, пахнет военной диктатурой.</p><p></p><p>— Не знаю. Я не политик. Мне пахнет банкротством. Извините, мне надо в цех.</p><p></p><p>Кригер направился к двери, и, когда поравнялся с Махно, тот почти миролюбиво молвил ему:</p><p></p><p>— Борис Михайлович, мы лошадей вернём, даю слово. Как только экспроприируем у помещиков — ваших вернём.</p><p></p><p>— Что ж, скажу спасибо. Но должен заметить вам, если революция будет жить только за счёт экспроприации, далеко она не уедет. Да-с, да-с, дорогой мой председатель.</p><p></p><p></p><p>Отряд гуляйпольцев, возглавляемый Никифоровой, прибыл в Орехово ночью.</p><p></p><p>— Товарищ Белаш, бери десяток вооружённых и к караульному помещению. А я к складу. Твоя задача — никого не выпустить из караулки, чтоб не предупредили полк.</p><p></p><p>К складу Мария направилась в сопровождении двух своих черногвардейцев, предупредив их:</p><p></p><p>— Вы не вякайте, с часовыми я сама буду говорить.</p><p></p><p>Однако ожидаемого окрика часового не было.</p><p></p><p>— Куда его унесло? — пробормотала Никифорова.</p><p></p><p>— Тише, Мария, — прошептал громко гвардеец. — Слышишь?</p><p></p><p>Прислушались. И действительно, откуда-то доносился говорок. Никифорова направилась за угол склада, вытаскивая из кобуры наган.</p><p></p><p>За углом, примостившись под пожарным щитом, на перевёрнутых вёдрах сидели два солдата и, видимо, выпивали. Мария сразу догадалась об этом из обрывков разговора: «Пьют, сукины дети. Ну, тем лучше».</p><p></p><p>Она подошла к питухам почти вплотную, спросила громко, властно:</p><p></p><p>— Это так вы несёте службу?!</p><p></p><p>Солдаты разом вскочили, у одного, задребезжав, упала винтовка, звякнув, покатилась бутылка.</p><p></p><p>— Тю, дура, напужала, — наконец вымолвил один, признав женщину. Второй, видимо, вспомнив о караульном уставе, икнув, крикнул:</p><p></p><p>— Стой! Кто идёт?</p><p></p><p>— Уже пришла, — сказала насмешливо Мария и приказала гвардейцам, возникшим за её спиной: — Возьмите у них винтовки и патроны.</p><p></p><p>— Братцы, да как же это, — начиная трезветь, жалобно заныл солдат. — Да нас за это...</p><p></p><p>— Спокойно, товарищи солдаты. Вы арестованы именем революции и если будете вести себя достойно, ничего с вами не случится. Вы охраняете склад?</p><p></p><p>— Да, мы.</p><p></p><p>— Сколько здесь постов?</p><p></p><p>— Два. Вот мой и евоный.</p><p></p><p>— Отлично. Ключи от склада у вас?</p><p></p><p>— С чего ради.</p><p></p><p>Черногвардейцы, подняв с земли уроненную винтовку, искали вторую.</p><p></p><p>— Где винтовка ?</p><p></p><p>— Здеся была.</p><p></p><p>— Где «здеся», раззявы?</p><p></p><p>— Дык... Федь, ты не видал её?</p><p></p><p>— Да вон ты её на щит повесил.</p><p></p><p>— Ах да... — кинулся было солдат к щиту.</p><p></p><p>— Не трожь, сами возьмём, — осадил гвардеец солдата и снял винтовку с пожарного ломика. — Мария, а зачем ключ? Вот лом.</p><p></p><p>— А ну-ка снимайте подсумки, караульщики хреновы.</p><p></p><p>Солдаты расстёгивали ремни, стягивали подсумки с патронами.</p><p></p><p>— А вы нас, братцы, ни того?</p><p></p><p>— Ни того, ни того. Сказано, не тронем. Но не вздумайте бежать.</p><p></p><p>С помощью лома и набежавших гуляйпольцев склад был открыт, но в нём было темно и найти что-либо было трудненько.</p><p></p><p>— Света надо.</p><p></p><p>— Где его возьмёшь? Ищите так.</p><p></p><p>— Да все-то не лезьте, мешать будете друг дружке.</p><p></p><p>Однако мужикам было трудно удержаться, чтобы не залезть в склад. Каждому казалось, что без него там заберут лучшее.</p><p></p><p>— Вот какие-то жестяные коробки.</p><p></p><p>— То цинки с патронами, тащи на свет.</p><p></p><p>— Робята, а где винтовки-то?</p><p></p><p>— Ищи, дура-а...</p><p></p><p>Никифорова, стоя у входа, торопила:</p><p></p><p>— Быстрей, быстрей, товарищи. Нам ещё надо в полк успеть.</p><p></p><p>Восток розовел, близился рассвет. И Мария не выдержала:</p><p></p><p>— Выходи все! Быстро!</p><p></p><p>Поймав кого-то из своих гвардейцев, приказала:</p><p></p><p>— Оставайся тут с Зинченкой, караульте, да не так, как эти раззявы. Мы с полком разберёмся, к тому времени рассветёт, вывезем что надо.</p><p></p><p>Захватив с собой пленённых солдат, Никифорова приказала им:</p><p></p><p>— Идёмте в ваш полк. Какой пароль сегодня?</p><p></p><p>— Джанкой, — промямлил Фёдор. — Токо как ты? Ты ж баба ,а там...</p><p></p><p>— Отзываться будешь ты. Понял?</p><p></p><p>— Понял. Но меня ж за это потом...</p><p></p><p>— Потом ты поедешь домой, дурак...</p><p></p><p>В предместье, где квартировал полк, они вошли, когда орали уже третьи петухи.</p><p></p><p>Дежурного в проходной черногвардейцы скрутили мигом. И пароль не понадобился. Никифорова решительно направилась к казарме, вынула наган. Дневальный, заслыша скрип открывающейся двери, вскочил с табуретки, видимо, ожидая появления офицера, но в следующее мгновение увидел направленный на него наган.</p><p></p><p>— Не шуми, солдат, если жить хочешь, — сказала Мария. — Кто есть из офицеров?</p><p></p><p>— Токо хвельдхвебель, — прошептал испуганно солдат.</p><p></p><p>— Где?</p><p></p><p>— Вон, в каптёрке они. Уже одеваются к подъёму.</p><p></p><p>Мария не успела и двух шагов сделать к каптёрке, как на пороге возник усатый фельдфебель.</p><p></p><p>— Э-та што-оо...</p><p></p><p>Только и успел он сказать, как грохнул выстрел и фельдфебель упал замертво.</p><p></p><p>На нарах сразу вскочили разбуженные выстрелом солдаты, и Никифорова громко и чётко крикнула:</p><p></p><p>— Товарищи солдаты, слушайте важное сообщение. Генерал Корнилов поднял мятеж и двинул армию на Петроград, чтобы задушить революцию. Мы, анархисты, призываем вас стать на её защиту. У вас есть полковой комитет?</p><p></p><p>— Есть, — отозвался солдат с верхних нар.</p><p></p><p>— Давайте ко мне, товарищ.</p><p></p><p>Солдат соскочил с нар, подошёл к Марии:</p><p></p><p>— Рядовой Назаров.</p><p></p><p>— Вы председатель? — спросила Мария.</p><p></p><p>— Нет. Председатель во второй роте, Карпов.</p><p></p><p>— Ступайте немедленно к нему, выстраивайте полк.</p><p></p><p>— А чей это приказ?</p><p></p><p>— Это приказ Комитета по защите революции. К нам поступило сообщение, что ваши командиры тоже хотят устроить переворот.</p><p></p><p>— Переворот? Мать честная! Н-ничего себе.</p><p></p><p>— Так что дуй, Назаров, к Карпову, стройте полк. Да постарайтесь взять под караул комполка и офицеров. Да быстрей, быстрей.</p><p></p><p>— Командир полка живёт за территорией.</p><p></p><p>— Пошлите людей для ареста.</p><p></p><p>— Эй, Марьин, — закричал Назаров солдату. — Быстрей к Карпову. Офицерье худое умыслили.</p><p></p><p>Новость об офицерском заговоре, на ходу придуманная Никифоровой, весьма ей понравилась: «Теперь дело пойдёт». Мария сразу же почувствовала себя ещё увереннее, обернулась к своим черногвардейцам, предупредила:</p><p></p><p>— На митинге следите за массой, кто вздумает поднять оружие, реагируйте мгновенно. Ясно?</p><p></p><p>К тому времени, когда полк построился на плацу, все уже знали о «худом умысле офицерья». Никифорова вышла перед строем в сопровождении двух черногвардейцев. Там уже находился полковой солдатский комитет. Мария среди них увидела высокого, плечистого солдата и догадалась, что это и есть председатель. Подошла, протянула ему руку:</p><p></p><p>— Здравствуйте, товарищ Карпов.</p><p></p><p>— Здравствуйте, товарищ...</p><p></p><p>— Мария, — подсказала Никифорова и сразу же повернулась к полку: — Товарищи солдаты, тревожная весть пришла из Петрограда, генералы и офицеры подняли мятеж против революции, хотят вернуть старые порядки, хотят снова мордовать вас, как это было при царе.</p><p></p><p>Мария почувствовала, как начал стихать полк: «Ага-а, дошло».</p><p></p><p>— Во всех городах необъятной России созданы Комитеты защиты революции, есть такой комитет и в нашем уезде. И сейчас подымается могучая рабоче-крестьянская и солдатская рука, чтобы раздавить нечисть, спасти революцию. с.мерть контрреволюционерам! — во весь голос выкрикнула Мария.</p><p></p><p>Полк зашумел: «Смерь, с.мерть!» Мария обернулась к Карпову:</p><p></p><p>— Давай сюда командира полка.</p><p></p><p>— Он ускакал.</p><p></p><p>— Бежал? Эх, раззявы. Хоть кого-то взяли?</p><p></p><p>— Взяли комбата и ротных.</p><p></p><p>— Где они?</p><p></p><p>— В штабе под арестом.</p><p></p><p>— Обезоружили?</p><p></p><p>— Так точно.</p><p></p><p>— Товарищи солдаты, поскольку ваш полк в лице ваших командиров предал дело революции, то он по решению Комитета подлежит роспуску.</p><p></p><p>— Как? Как? — послышалось со всех сторон.</p><p></p><p>— Атак, товарищи, все распускаются по домам. Ступайте... Поднялся такой шум, что забил голос Марии: «По домам! Ура, братцы!</p><p></p><p>Ура Комитету!» Марии пришлось поднять руку, прося тишины. Для большинства это была слишком радостная весть: их готовили к фронту, а тут сразу домой.</p><p></p><p>— Но, товарищи, — продолжала Мария, — перед уходом вы должны сдать оружие. Это казённое имущество.</p><p></p><p>— А кто не сдаст? — крикнули из строя.</p><p></p><p>— Кто не сдаст? Тут же будет зачислен в наш гвардейский отряд.</p><p></p><p>— У-у-у, — пронеслось по рядам скептическое.</p><p></p><p>И Мария поняла, что продолжить и далее службу вряд ли кто решится:</p><p></p><p>— Товарищ Карпов, надеюсь, полковой комитет проследит, чтоб винтовки сдали все.</p><p></p><p>— Да, товарищ Мария.</p><p></p><p>— А товарищ Назаров проводит нас в штаб, где сидят арестованные офицеры.</p><p></p><p>— Я готов, — сказал Назаров и повёл Марию и её спутников к штабу. Мария сказала им негромко:</p><p></p><p>— Как начну, поддержите.</p><p></p><p>— Хорошо, — отвечали те, незаметно расстёгивая кобуры.</p><p></p><p>На входе в штаб стояли два солдата с винтовками.</p><p></p><p>— Где арестованные? — спросила Мария.</p><p></p><p>— Вон. В кабинете командира полка.</p><p></p><p>— Товарищ Назаров, вы побудьте здесь. Мы сами поговорим.</p><p></p><p>Едва Мария со спутниками исчезла за толстой обитой кожей дверью, Назаров сообщил караульщикам:</p><p></p><p>— Братцы, ура, полк распущен.</p><p></p><p>— Как? — удивились те.</p><p></p><p>— Атак...</p><p></p><p>В это время в кабинете захлопали выстрелы. Назаров побледнел, кинулся к двери, но она сама распахнулась, на пороге появилась Мария. Засовывая наган в кобуру, спросила:</p><p></p><p>— Что случились, Назаров? Почему бледен?</p><p></p><p>— Но как же? Но они же... это же...</p><p></p><p>— Правильно. Они собирались убрать вас, а мы их опередили. Скажи спасибо, дурачок. Полка-то больше нет.</p><p></p><p></p><p>Два десятка вооружённых анархистов во главе с Махно прискакали на усадьбу помещика Кассена. Увидев их, работники разбежались, попрятались в сараях и дворовых постройках. На высоком крыльце большого дома появился старик — сам помещик. Он без тени страха наблюдал за прибывшими, не скрывая своего презрения.</p><p></p><p>Махно, спешившись, в сопровождении своих адъютантов Лепетченко и Лютого направился к крыльцу. Подойдя, поздоровался:</p><p></p><p>— Здравствуйте, гражданин Кассен.</p><p></p><p>Помещик не ответил, спросил сквозь зубы:</p><p></p><p>— Что вам угодно?</p><p></p><p>— По решению Комитета защиты революции вы должны сдать всё оружие, имеющееся в вашем доме и усадьбе.</p><p></p><p>— А вы мне его давали?</p><p></p><p>— Повторяю, — прищурился недобро Махно. — По решению Комитета защиты революции вы должны сдать...</p><p></p><p>— Плевал я на ваш Комитет.</p><p></p><p>Нестор кивнул адъютантам:</p><p></p><p>— Помогите гражданину.</p><p></p><p>Лютый и Лепетченко взбежали к Кассену, схватили его под руки и повели в дом, почти понесли. Махно двинулся следом. Помещик был взбешён такой бесцеремонностью. Едва вошли в залу, он требовательно зашипел:</p><p></p><p>— Отпустите, мерзавцы. Я сам.</p><p></p><p>— Отпустите его, — подал команду Махно. — Пусть сам ведёт.</p><p></p><p>Адъютанты отпустили, но всё равно шли рядом с Кассеном. Он провёл их через залу, открыл высокую дверь в кабинет, подвёл к шкафу, распахнул его и перед изумлёнными конвоирами предстало оружие: две сабли, шпага, ружья, пистолеты. Лютый потянулся, чтобы со стенки, обитой голубым бархатом, снять саблю. В это мгновение Кассен схватил один из пистолетов и, крутнувшись, почти не целясь, выстрелил в Махно. Пуля ожгла Нестору ухо.</p><p></p><p>Второй раз Кассен уже не успел выстрелить, на него тигром набросился Лепетченко, выбил из рук пистолет, повалил на пол, начал бить.</p><p></p><p>— Сашка, — закричал Нестор. — Прекрати!</p><p></p><p>— Он же тебя чуть не убил.</p><p></p><p>— Прекрати. Устроим ему суд, как положено.</p><p></p><p>Лепетченко отпустил старика, поднялся. Пнул его.</p><p></p><p>— Чего разлёгся, вставай.</p><p></p><p>Выйдя во двор, Нестор крикнул Семенюте:</p><p></p><p>— Андрей, ступай с кем из хлопцев на конюшню, выбери тройку добрых коней, запрягите в лучшую повозку. Найдите конюха, он знает какую в корень, которые в пристяжку.</p><p></p><p>В подкатившую карету сложили ружья, сабли, коробку с патронами, банки с порохом. Пистолеты тут же разошлись по рукам. Кассена связанного вывели во двор. Махно наказывал Лепетченко:</p><p></p><p>— Отвези его и сдай в милицию, пусть посадят в кутузку, объясни за что. И сразу догоняй нас. Мы сейчас в поместье Гусенко, а от него к Гольцу. Если не застанешь у них, скачи к Черноглазовой, там мы заночуем.</p><p></p><p>— Что у тебя с ухом? — спросил Лепетченко.</p><p></p><p>— Да пустяки. Пулей чуть зацепило.</p><p></p><p>— Вот же гадюка. Жаль ты не дал мне его придушить.</p><p></p><p>— Саш, — с укоризной сказал Махно. — Не совестно тебе с такой силищей на старика.</p><p></p><p>Тачанка выехала со двора, на козлах сидел Семенюта, конь его, привязанный к повозке, бежал сзади. Впереди тачанки пылили верховые во главе с Махно.</p><p></p><p>Лепетченко подошёл к связанному Кассену.</p><p></p><p>— Ну что, сволочь, благодари Нестора Ивановича, что жив остался. Моя бы воля... Пошли.</p><p></p><p>И ухватив за плечо старика, повёл к своему коню у коновязи. Там, отвязав от задней луки верёвку, привязал один конец к передней луке, другой к связанным рукам Кассена. Сел на коня, скомандовал:</p><p></p><p>— Шагай.</p><p></p><p>Кассен пошёл к воротам, где ещё стояла пыль от выехавшей только что повозки. От конюшни бежал конюх, ведя в поводу подсёдланного коня.</p><p></p><p>— Это нашему барину, — кричал он подбегая.</p><p></p><p>— Давай сюда, — сказал Лепетченко. — Да вот с этой стороны.</p><p></p><p>— Но я для барина.</p><p></p><p>— А я разве отказываю, — отвечал Лепетченко. — Пусть пройдётся трохи, выедем в поле, сядет в седло твой барин. Давай, давай.</p><p></p><p>Приняв повод, привязал его за заднюю луку, поехал дальше. Выехали в поле. Кассен шагал чуть впереди, верёвка то и дело волочилась в пыли, и Лепетченко несколько придерживал коня, чтобы она чуть-чуть поднялась. Потом это ему надоело и он прикрикнул:</p><p></p><p>— Шагай побыстрее, натягивай верёвку, сволочь.</p><p></p><p>— Сам ты... — вдруг окрысился старик.</p><p></p><p>— Чего, чего? — Лепетченко подъехал ближе к Кассену и, привстав в стременах, ожёг его плетью. Тот изогнулся от боли, вскричал:</p><p></p><p>— Что ты делаешь, негодяй!</p><p></p><p>— Что я делаю? Что я делаю? — распаляя себя, говорил Лепетченко, наматывая верёвку на луку, чтобы подтянуть ближе пленника. — Вот что я делаю, — и опять достал плетью несчастного.</p><p></p><p>Раз, другой, третий. Всё сильнее и сильнее лупцевал он пленного. И тот упал на дорогу, чтоб хоть как-то уйти от жгучих ударов. Гордый, честолюбивый Кассен от боли превратился в жалкого червяка, валявшегося в пыли на дороге. И это его положение не вызывало в сердце его мучителя ни капли жалости или сострадания.</p><p></p><p>Лепетченко слез с коня, отвязав верёвку от рук Кассена, ловко смотал её и повесил на луку. Затем развязал руки пленника.</p><p></p><p>— Вставай давай. Нечего отлёживаться, пойдёшь как вольный.</p><p></p><p>Лепетченко влез в седло. Кассен продолжал лежать. Лепетченко достал пистолет, щёлкнул взводимый курок.</p><p></p><p>— Не встанешь, пристрелю. Ну! Живо!</p><p></p><p>Кассен поднялся, с испугом посматривая на мучителя.</p><p></p><p>— Вперёд, — скомандовал Лепетченко. — Курс на Гуляйполе.</p><p></p><p>Пленный пошёл по дороге, невольно втягивая голову в плечи в ожидании очередного удара.</p><p></p><p>— Ты, говорят, своего слугу Федьку заставил как-то скакать по двору на одной ноге целых полдня. А ну-ка покажи, как ты сам это умеешь.</p><p></p><p>Кассен шёл, словно и не слышал. Лепетченко выстрелил ему под ноги, пуля, взметнув пыль, завизжала, рикошетом уходя в сторону. От неожиданности Кассен аж подпрыгнул.</p><p></p><p>— Тебе что было приказано, скачи на одной ноге.</p><p></p><p>Кассен, полусогнув правую ногу, поскакал на левой ноге. Лепетченко язвил:</p><p></p><p>— С такими скачками мы и к ночи не доберёмся до Гуляйполя.</p><p></p><p>Не более десяти минут проскакал Кассен, задохнувшись, плюхнулся на обочину.</p><p></p><p>— А-а-а, не сладко, сволочь? А каково Федьке было полдня скакать? А?</p><p></p><p>— Он... молодой, — просипел Кассен.</p><p></p><p>— Чего ты сказал?</p><p></p><p>— Я говорю, он молодой...</p><p></p><p>— A-а, ну ладно. Вон видишь полынную куртинку?</p><p></p><p>— Вижу.</p><p></p><p>— Ступай, нарви мне веничек, бабки сказывают полынь блох отпугивает. Потом сядешь на своего коня и поскачешь по-людски. Ступай.</p><p></p><p>— Аты не... — подозрительно взглянул Кассен.</p><p></p><p>— Да нужен ты мне, отвечать за тебя. Давай, давай.</p><p></p><p>Кассен побрёл к полынной куртинке. Подошёл. Наклонился сорвать и в это время сухо щёлкнул выстрел. Кассен лицом вперёд упал в полынь и даже не вздрогнул, пуля попала в сердце.</p><p></p><p><em><strong>7. Коммуне быть</strong></em></p><p>Корниловский мятеж менее чем за неделю был подавлен, но и этого времени хватило, чтобы в стране произошло резкое размежевание в обществе. А контрреволюция получила собственное имя — корниловщина. Предательство десяти министров-капиталистов, объявивших о поддержке Корнилова, окончательно добило авторитет Временного правительства среди трудящихся. Это резко отразилось и на местных властях, никто не желал их слушать, а тем более им подчиняться. Гуляйпольские анархисты, создавшие Комитет защиты революции и разоружившие полк, а также всех помещиков и кулаков, почувствовали свою силу. Была создана своя «чёрная гвардия», именовавшаяся по цвету анархистского знамени, для содержания которой на местных капиталистов и банк была наложена контрибуция. Командиром стал Лепетченко.</p><p></p><p>Уездный комиссар Михно умудрился ночью арестовать Никифорову и препроводить в тюрьму. А уже днём в комиссариате раздался звонок и в трубке прозвучало требовательное:</p><p></p><p>— Мне комиссара Михно.</p><p></p><p>— Я слушаю, — отвечал Михно.</p><p></p><p>— Это председатель Гуляйпольского Комитета защиты революции Нестор Махно.</p><p></p><p>Некая схожесть фамилий комиссара и гуляйпольца вызвала невольную улыбку на лице Михно.</p><p></p><p>— Так вот, комиссар, мне донесли, что вы арестовали Марию Никифорову.</p><p></p><p>— Да она...</p><p></p><p>— Слушайте меня, — перебил властно Махно. — Никифорова старейшая заслуженная революционерка.</p><p></p><p>— Эта заслуженная... — пытался вставить слово Михно.</p><p></p><p>— Вы слушайте меня! — рявкнула трубка. — Так вот, гражданин комиссар, ежели вы немедленно не освободите Никифорову, я приду с революционным анархистским отрядом и силой освобожу нашего боевого товарища, тюрьму вашу взорву, а вас расстреляю как контрреволюционера-корниловца.</p><p></p><p>— Но я... — промямлил Михно.</p><p></p><p>— Вы жить хотите? — спросила трубка. — Исполняйте.</p><p></p><p>Комиссар Михно ещё хотел жить: «Ведь и впрямь расстреляют... У этой **** рука не дрогнула, всех офицеров полка положила, а этот Махно чем лучше». Комиссар позвонил в тюрьму начальнику:</p><p></p><p>— Слушай, Савин... мы тут разобрались, выпусти эту... ну, Никифорову... Какой ещё тебе письменный нужен?.. Я тебе сдал без письменного приказа, вот и выпускай без письменного... Какой фонарь?.. A-а, тебе под глазом? ...хе-хе-хе... Да не смеюсь я... Нечего было соваться к ней в камеру без дела... В общем, выпускай... Ну бюрократ... Чёрт с тобой, сейчас пришлю.</p><p></p><p>Михно достал бланк с комиссариатской паспортичкой [6], написал приказ и вызвал рассыльного.</p><p></p><p>— Вот пакет. Немедленно вручи начальнику тюрьмы.</p><p></p><p>По уходе рассыльного вздохнул: «Ну времечко», — совершенно не предполагая, что в свой час этот приказ спасёт ему жизнь.</p><p></p><p></p><p>На гуляйпольском съезде Советов, собравшемся вскоре после подавления корниловского мятежа, от анархистов-коммунистов с докладом выступил Филипп Крат. Заклеймив корниловщину и лицемерную политику Временного правительства, он призвал съезд к немедленному созданию по уезду земельных комитетов:</p><p></p><p>— Эти комитаты должны приступить к отобранию земли у помещиков. Да, товарищи, от буржуазного правительства мы никогда не дождёмся такого указа. Мы начнём передачу земли крестьянам снизу, мы подадим пример всей России, мы явимся той искрой, из которой разгорится пламя, как в своё время сказал поэт товарищ Пушкин.</p><p></p><p>«Молодец Филипп, — радовался Махно, сидевший в президиуме съезда на председательском месте. — Вставил-таки слова друга Пушкина. А что приписал их самому гению, невелик грех».</p><p></p><p>А Крат продолжал дальше развивать свою мысль.</p><p></p><p>— На помещичьих и кулацких усадьбах мы предлагаем организовать добровольные сельскохозяйственные коммуны. Дабы предупредить недовольство помещиков и возможное их контрреволюционное выступление, мы должны предложить им вступать в эти коммуны на общих основаниях и своим трудом зарабатывать себе хлеб.</p><p></p><p>— Как же, жди, — донеслось из зала.</p><p></p><p>Но выкрик не сбил Филиппа:</p><p></p><p>— Если кто из них не пожелает вступать в коммуну, тому выделить пай земли и пусть он делает с ней, что хочет. Как говорится, хозяин-барин. Земельные комитеты должны отобрать у помещиков не только землю, но и инвентарь, орудия труда, скот и тягловую силу, семена. А отобрав, тут же назначить из самых честных и добросовестных крестьян заведующего складом, сторожей, дабы помещик не успел распродать инвентарь и скот.</p><p></p><p>Выступивший за Кратом Андрей Семенюта не только поддержал Филиппа, но и потребовал создавать коммуны немедленно:</p><p></p><p>— Чтоб к посевной они успели очистить семена, вывезти на поля навоз, отремонтировать инвентарь. Мы — анархисты сегодня же создаём коммуну в имении Классена и первым почётным членом её приглашаем стать Нестора Ивановича.</p><p></p><p>В перерыве Махно подошёл к Семенюте, пошутил:</p><p></p><p>— Ну, Андрей, без меня меня женил.</p><p></p><p>— А что? Вы не хотите быть в коммуне, Нестор Иванович?</p><p></p><p>— Нет. Что ты? <em>Я</em> «за» обеими руками, но ты же знаешь, сколько у меня должностей, когда я успею в коммуне трудиться?</p><p></p><p>— Ну вы же почётный член. Будете иногда наезжать просто.</p><p></p><p>— Э-э, нет, Андрей, ты из меня нового барина не делай. Два дня в неделю буду честно работать в коммуне. Кто-нибудь ещё записался?</p><p></p><p>— А как же, оба Лепетченки, Баскин, Скомский, Марченко, Василевский, Каретников, Калашников, Воробьёв.</p><p></p><p>— Николай?</p><p></p><p>— Да-</p><p></p><p>— Отлично. Свой кузнец будет.</p><p></p><p>— Шушура, Белаш.</p><p></p><p>— Ну что ж, вижу неплохие работники подбираются, — усмехнулся Нестор, — особенно в застолье с чашками и ложками.</p><p></p><p>По настоянию анархистов-коммунистов съезд Советов записал в своём решении, что земля передаётся крестьянам безвозмездно по паям и что съезд рекомендует им объединяться в коммуны, так как обрабатывать землю в одиночку бедняку не под силу. Зачастую у него нет ни плуга, ни лошади. Для бедняков и бывших батраков только в коммуне спасение. Было постановлено, что коммунам передаются все помещичьи усадьбы со всеми строениями, сельхозинвентарём, семенами и скотом. По предложению крестьян было записано, что в коммуне не должно быть начальников, что все хозяйственные вопросы должны решаться на общем собрании голосованием.</p><p></p><p>Последнему особенно радовался Махно:</p><p></p><p>— Вот видите, крестьяне нутром не приемлют власть. Они все в душе анархисты, хотя в большинстве и не знают даже этого слова.</p><p></p><p>— Но, Нестор Иванович, — хитро щурился Белаш. — Ведь вы-то тоже власть. Начальник.</p><p></p><p>— Я начальник временный, меня попросил народ: командуй, я и взялся. Завтра скажут: уходи, и я уйду. Так что, Виктор Фёдорович, не пытайся подловить меня на противоречии. Я анархист убеждённый.</p><p></p><p>В большом помещичьем доме Кассена размещать коммунаров взялся Баскин и, спеша обрадовать Махно, сообщил ему:</p><p></p><p>— А вам с женой, Нестор Иванович, мы отдаём спальню Кассена.</p><p></p><p>— Для нас двоих, Рувим, это будет слишком великовато. Поместишь сюда тех, у кого большая семья.</p><p></p><p>— Ну тогда выбирайте сами.</p><p></p><p>И Махно выбрал, не в доме даже, а клетушку возле амбара, в которой жил когда-то помещичий шорник. Маленькое окно, затянутое паутиной и пылью, крохотный стол, истыканный шилом, и сооружённое из досок ложе на низких козлах. Печурка, прилепленная к наружной стене. Вот и вся обстановка убогой пристройки. Полагая, что жена не в восторге от его выбора, Нестор утешал:</p><p></p><p>— А зачем нам больше, Настюшка? Я наверняка буду чаще в отсутствии, а тебе одной много ли надо?</p><p></p><p>Весь первый день они посвятили благоустройству своего жилья. Выбросили с ложа истлевшее сено вместе с дерюжкой, вымели, вычистили, подмазали где надо. Настя побелила стены и потолок. Нестор приладил в дверях крючок, наносил к печурке дров, затопил её. На ложе положили перину, привезённую с Гуляйполя, застлали лоскутным одеялом, поверх положили взбитые подушки. Вскоре в клетушке запахло жилым, хотя даже извёстка не могла перебить запах сыромятины и дратвы, въевшийся в стены старого жилья. Настя сияла, наконец-то она хозяйка этого угла.</p><p></p><p>Мария Лепетченко позвала их на ужин в дом, где в столовой, за составленными дугой столами, теснились первые коммунары, стучали ложками, хлебая единственное приготовленное блюдо — кулеш. Мария, варившая ужин в большом котле, и распоряжалась им:</p><p></p><p>-— Кому ещё добавить? Подходи.</p><p></p><p>Увидев вошедших Махно, тут же позвала:</p><p></p><p>— Идите сюда. Вот я вам место берегу.</p><p></p><p>Поставила перед ними миску, наполненную горячим хлёбовом, положила две ложки.</p><p></p><p>— Кушайте на здоровьичко.</p><p></p><p>После ужина Настя ушла в свою хибарку. Нестор остался на совет коммунаров и воротился уже много позже. Раздеваясь, сообщил жене:</p><p></p><p>— Завтра мы с тобой идём на веялку. Будем зерно очищать.</p><p></p><p>И в следующий день они попеременно крутили ручку веялки. Один крутил, другой подносил ведром и подсыпал зерно. Потом менялись местами. Настя была счастлива, наконец-то муж рядом.</p><p></p><p>Вечером смыли с себя грязь. Поужинали лапшой и опять Настя ушла в своё гнёздышко, а Нестор воротился, когда она уже спала, и раздеваясь сообщил:</p><p></p><p>— Завтра нас поставили на вывоз навоза в поле, Настенька. Хорошая работа, чистая, на свежем воздухе.</p><p></p><p>Но доспать эту ночь Нестору не пришлось, ещё в темноте в дверь застучали.</p><p></p><p>— Кто там? — спросил Махно.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, открой. Это я — Лютый.</p><p></p><p>— Ну что случилось, Исидор?</p><p></p><p>— Беда, Нестор Иванович, из губернии комиссар явился. Мечет громы-молнии, грозит всеми карами, чуть не расстрелом.</p><p></p><p>— Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина.</p><p></p><p>В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку.</p><p></p><p>— Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас?</p><p></p><p>— Семьдесят человек.</p><p></p><p>— Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь.</p><p></p><p>— А вы скоро вернётесь?</p><p></p><p>— Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное.</p><p></p><p>Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе.</p><p></p><p>— Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав.</p><p></p><p>— Ты что-нибудь говорил ему на это?</p><p></p><p>— Сказал, мол, без угля у нас бы остановились заводы.</p><p></p><p>— А он?</p><p></p><p>— А он кричит: за разоружение полка, за это, мол, расстрел. Да ещё и конфискация помещичьих земель противозаконна.</p><p></p><p>Подъехали к Комитету, Махно соскочил с коня, приказал Лютому:</p><p></p><p>— Ступай в гостиницу, приглашай комиссара.</p><p></p><p>Войдя в кабинет, Махно вынул из кобуры маузер, положил его у чернильного прибора.</p><p></p><p>Наконец дверь открылась и в комнату явился разгневанный комиссар в полувоенном френче (а-ля Керенский).</p><p></p><p>— A-а, наконец-то, — воскликнул он с недобрым торжеством. — Явился главный смутьян!</p><p></p><p>— Молчать! — рявкнул, привставая, Нестор. — Слушай приказ. Немедленно выметайтесь из Гуляйполя, даю вам на это двадцать минут и два часа на то, чтоб исчезнуть с нашей революционной территории.</p><p></p><p>— Да как вы смеете?! — задохнулся в гневе комиссар, но увидев, как Махно потянулся за маузером, подавился словом.</p><p></p><p>— В противном случае к вам будут применены меры согласно военному времени, — холодно отчеканил Нестор, пряча маузер в кобуру. — Исидор! Проводи гражданина до околицы. В случае сопротивления примени силу вплоть до оружия.</p><p></p><p><em><strong>8. Отзвуки Октября</strong></em></p><p>Гуляйпольские черногвардейцы, явившись на станцию Пологи в полном вооружении, потребовали от начальника станции немедленно предоставить им вагоны и отправить в Александровск.</p><p></p><p>Бледный издерганный начальник нашёл-таки два вагона, стоявшие на запасном пути, и предложил в них загружаться.</p><p></p><p>— А когда отправка? — спросил Махно.</p><p></p><p>— Как только прибудет поезд, идущий на Александровск, я вас цепляю за него.</p><p></p><p>— А когда он прибудет?</p><p></p><p>— Должен быть скоро, — вздохнул начальник, и из этого было ясно, что до «скоро» ещё далеко.</p><p></p><p>Нестор, проведший по тюрьмам более десяти лет, люто ненавидел эти заведения проклятого царского режима и дал себе слово в будущем уничтожать их при первой возможности, выпуская всех сидельцев на волю.</p><p></p><p>И когда до Гуляйполя дошла весть, что в Александровске т.юрьма забита до отказа товарищами революционерами, в секции анархистов было принято решение: ехать в Александровск, внезапно атаковать тюрьму и освободить всех товарищей.</p><p></p><p>Черногвардейцы были настроены решительно:</p><p></p><p>— Свободу товарищам! с.мерть угнетателям!</p><p></p><p>Махно даже предложил взорвать тюрьму, но для этого не было динамита. Решили: найдём в Александровске и взорвём.</p><p></p><p>Сразу после загрузки в вагонах было весело: едем, братцы! Надрывалась гармонь, топали особенно нетерпеливые плясуны, норовя проломить дощатый пол. Но постепенно гвардейцы затихали, начали томиться ожиданием.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, иди пугни начальника, сколько можно ждать ещё?</p><p></p><p>— Причём начальник, поезда нет, — возражали другие. — Он тебе чё, родит тебе чё ли.</p><p></p><p>— А вон, кажется, родил, гля, бежит сюда.</p><p></p><p>По перрону действительно бежал начальник станции, держа в руках бумажку <em>ц</em> размахивая ею как флагом.</p><p></p><p>— Всё! Едем, хлопцы.</p><p></p><p>— Товарищи-и... товарищи... — кричал подбегая начальник. — Вот только что получена телеграмма из Петрограда, Временное правительство свергнуто, власть взяли коммунисты-большевики. Войне конец, земля крестьянам, фабрики рабочим.</p><p></p><p>— Ур-р-а-а-а, — завопили едва не в один голос черногвардейцы и посыпались из вагонов. — Наша взяла. Ура!</p><p></p><p>Махно схватил телеграмму, перечитал её быстро. Сердце его колотилось, отстукивая радостное: «Наконец-то! Свершилось! Свершилось во всей стране то, что они установили, лелеяли в гуляйпольской волости. У нас уже три месяца как земля отдана крестьянам. Мы! Мы были первыми, завоёвывая власть Советам!»</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 387839, member: 1"] — Нестор Иванович, запишите нас в анархисты. Евдокия Матвеевна, гордившееся тем, что её младший сын стал заметным человеком в Гуляйполе, несколько огорчалась тем, что Нестор совсем забывает о личной жизни. — Сынок, ты Настю видел? Она ж тебя столько лет ждала. — Да, да, мама, завтра обязательно сбегаю на Бочаны. А вскоре уже играли свадьбу, на которой помимо родных братьев и невесток присутствовало и несколько анархистов. Брат Сава в складчину с Григорием подарили молодожёнам двух овец, Емельян — гусака с гусыней, а анархист и отчаюга Александр Лепетченко — маузер с наказом: — Это тебе, Нестор, от имени анархистов-коммунистов для борьбы с буржуями — угнетателями народа. От этого подарка жених был в восторге. — Спасибо, Саша, вот угодил так угодил, — и тут же поинтересовался: — А патроны? Всего обойма? — Что ты. Я в сенцах их поставил полведра. Музыкой ублажал свадьбу Антон Матросенко, наяривая на гармошке любимые вальсы Махно «Амурские волны» и «На сопках Манчжурии». При звуках последнего начал плакать Емельян, вспоминая тяжёлые бои в Манчжурии. И сразу же по знаку Нестора понятливый Антон ударил разухабистый весёлый мотив и пел что-то смешное: — Эх, запрягу я кошку в ложку. Таракана в тарантас, Прокачу свою милашку Добрым людям на показ. От песен и плясок дребезжали стёкла в окнах. Изрядно упившиеся гости громко разговаривали, мало друг друга слушая. Только присмиревшая невеста молчала и даже не притрагивалась к рюмке с самогоном. О ней словно все забыли, лишь Евдокия Матвеевна, встречаясь с ней взглядом, ласково и ободряюще кивала: «Терпи, доченька, чего с них возьмёшь». По обычаю, жениху не полагалось напиваться, дабы сохранить силы для первой брачной ночи, но Махно по части выпивки не отставал от гостей. И достаточно опьянев, наконец, поднялся из-за стола: — Надо испытать подарок, — и взмахнул маузером. — Сынок, да ты что, — всполошилась Евдокия Матвеевна. — Я в сарае, мама, — успокоил Махно и, выбравшись из-за стола, пошатываясь, пошёл к выходу. За ним, одобрительно гомоня, потащились анархисты: «Испытать, испытать!» Задержался несколько Лепетченко, схватив вилку, он проткнул на тарелке солёный огурец и, склонясь через стол к невесте, сказал с угрозой: — Гляди, Настя, отобьёшь Нестора от дела, пощады не жди. Да не вздумай ему вякнуть... Сунув огурец в рот, захрустел им нарочито громко, словно уже жевал несчастную жертву, и бросив вилку на стол, отправился вслед за Махно. Ни жива ни мертва сидела невеста, она знала крутой нрав первого гуляйпольского хулигана. По слухам, когда полицейские окружили избу с заседавшими там анархистами, именно Александр пустил пулю в своего отца урядника Лепетченко, командовавшего осадой. И убил его наповал. Под одобрительные возгласы соратников почти две обоймы расстрелял Нестор в сарае, целя в столб, подпиравший матицу. Не сделал ни одного промаха. Пряча маузер в кобуру, молвил удовлетворённо: — Отличная вещь. И только. Евдокия Матвеевна надеялась, что женитьба хоть как-то остепенит Нестора, привяжет к дому, к семье. Однако уже через день после свадьбы Махно засобирался ехать по деревням. — Куда ж ты, сынок, от молодой-то жены? — В сёлах ничего не знают о нашем движении, мама. Надо знакомить крестьян с анархизмом. В революцию только мы и сможем их затащить. Махно хотел ехать по деревням один, но друзья решительно воспротивились: — Ты что, Нестор, в уезде по дорогам разбойничают. — Но у меня маузер. — Нет, нет, — особенно настойчивы были Лютый и Лепетченко. Именно они собрали и вооружили более десятка молодых анархистов для сопровождения Махно. Запрягли пару коней и ранним утром выехали в Воздвиженку. За кучера сидел Григорий Махно, сунувший под облучок двуствольный обрез. Сопровождение скакало верхом, позвякивая трензелями, поблескивая ножнами шашек и кобурьем пистолетов. В Воздвиженке, при появлении столь необычного отряда, взрослое население попряталось, однако босоногие мальчишки бежали за тачанкой, резонно полагая, что уж им-то ничего худого не будет. — Подвернём к куму, — сказал Григорий, подворачивая коней к палисаднику небольшого дома под соломенной крышей. Соскочив с облучка, прошёл к воротам и постучал кнутовищем в калитку: — Эй, кум Ерофей! — Эге ж, — отозвался голос со двора. — Никак Григорий Иванович. — Он самый, отчиняй. Калитка открылась, показался улыбающийся, смущённый Ерофей. — Чего все поховались как мыши? — спросил Григорий. — Та мы ж думали опять житомирцы [3], ото ещё нам морока. — Здравствуй, Ерофей, — подошёл Махно, протягивая руку. — Мы анархисты-коммунисты и приехали провести у вас митинг. — Здравствуй, Нестор Иванович. Митинг-то хорошо. А то ведь ничего толком не знаем. — Собирай народ. — То мы мигом, — отвечал Ерофей и крикнул мальчишкам: — Эй, босота, живо по хатам. Скажите, приихалы анархисты-коммунисты, на митинг зовуть. Та шоб живо! Воробьиной стаей разлетелись мальчишки, вопя в десятки глоток: — Мужики-и, живенько на митинг... хисты-комисты приихалы-ы. Выходили со дворов мужики, старые, молодые, бородатые и без, тянулись ниточкой к Ерофеевскому двору послушать «хистов-комистов». Мелькали и цветастые платки женщин. Деревня любопытна, всякий приезжий ей интересен. Махно счёл неудобным самому представляться, называть свою должность, поэтому велел Лютому: — Исидор, открой митинг. Взобравшись на тачанку, Лютый, откашлявшись, произнёс: — Митинг считаю открытым, предоставляю слово председателю гуляйпольской группы анархистов-коммунистов Нестору Ивановичу Махно, нашему первому революционеру, всю жизнь положившему на борьбу с царским самодержавием и за это пострадавшему десятилетней каторгой. Пожалуйте, товарищ Махно. — Товарищи крестьяне, мы приехали к вам, чтобы рассказать об анархистах, главных защитниках трудового народа. Все сословия сейчас создают свои партии, чтобы защитить свои интересы. Например, монархисты стоят за царя. Их цель вернуть царя к власти. Конституционные демократы, или, сокращённо, кадеты, хотят отдать власть капиталистам. Социал-демократы ратуют за демократическую республику. Как видите, все партии рвутся к власти. Только мы — анархисты, говорим, что любая власть — враг трудящихся. Он красочно рисовал крестьянам картину такой благодати, когда не будет ни помещиков, ни полиции, ни тюрем; когда они станут полными хозяевами и земли и продуктов своего труда. Махно видел, как оживились лица крестьян при упоминании о безвластье — вековечной затаённой мечте землепашца. — Ото вы гарно растулмачили нам, товарищ Махно, за партии, — заговорил бородатый мужик. — Но коли не будет власти, кого ж тоди слухать? — А вот вы здесь в вашем селе соберётесь, вот как сейчас примерно, выберете из своих самого мудрого человека, а лучше несколько. Вот этот совет, состоящий из вас же, и станет вашей властью. — Значит, всё ж властью? — Да, властью, но не той, наверху, которая правит, не считаясь с вашими интересами, а зачастую и не желает показываться вам, а той, которая не только правит, но и вместе с вами трудится на земле, ест из одного с вами котла, знает ваши нужды. Вздыхали мужики, переглядывались многозначительно, словно примеряя друг друга к будущей власти. Трудно думали, пытались понять. Интересовались: — Ну а ежели этот выборный заломит оглобли, вообразит о себе, начнёт выкомаривать. — Прогоните и всё. У вас главная власть будет вот такой сбор, как сейчас например. Не угоден народу — пошёл вон. Царя вон выперли, а деревенского голову не управитесь что ли? Так начался агитационный рейд Махно по деревням. Почти везде крестьяне благодарили товарища Нестора, что он не забыл о них, просветил. И желали анархо-коммунистам «добрых поспихов». Понимая, сколь важны эти митинги для завоевания авторитета среди крестьян, Нестор сразу наказал своим сопровождающим: — Не смейте ничего воровать или отбирать у крестьян, сильничать. Кого замечу, ей-ей застрелю. Останавливаясь на ночлег в какой-либо деревне, располагаться старались в одном или двух соседних дворах, и Махно обязательно расплачивался с хозяевами за постой, еду и фураж для коней. Некоторые крестьяне отказывались: — Что вы, товарищ Махно, спасибо, что уважали. Какие деньги? Нестор не настаивал, но обязательно благодарил: — В таком случае большое спасибо, товарищ, за стол и крышу. В пути поучал своих спутников: — Запомните, крестьяне уважение ценят выше денег. Это вам не город загребущий. Более двух недель промотался Махно по деревням уезда, проводя митинги, беседуя с крестьянами, разъясняя им цели анархистов-коммунистов, отвечая, как умел, на вопросы. Спутники за глаза язвили по адресу своего начальника: — Славненько справляет медовый месяц наш жених. Но и по возвращении в Гуляйполе Нестору не удалось передохнуть. К ним в секцию явилась знаменитая Мария Никифорова в кожанке, папахе-кубанке набекрень, с револьвером в жёлтой кобуре, в сопровождении дюжих хлопцев. — Здравствуй, товарищ Махно, — приветствовала она Нестора хрипловатым, но довольно приятным контральто. — Вот приехала к тебе со своими черногвардейцами. Слыхала, что-то вы тут закисаете. — Не понял, Мария. Объясни. — Ты, говорят, этих буржуев-мироедов уговариваешь, унижаешься перед ними. — Осторожней на поворотах, — нахмурился Махно. — Если ты приехала в гости к товарищу, то и веди себя соответственно. А если оскорблять... — Ну вот уже и в бутылку полез, — улыбнулась Никифорова и достала папироску и спички. — У меня здесь не курят, — сказал сухо Нестор. — Ну не курят так не курят, — согласилась Мария, пряча папиросу в портсигар. — Я ведь что к вам. Хочу митинг провести. Организуешь? — Организую, — сразу переменил тон Нестор и повернулся к Лепетченко. — Саша, давайте с Исидором займитесь. — А где собирать? — Лучше в парке. Там и народу всегда много. Лепетченко с Лютым ушли, Махно сказал: — Ты свежий человек, Мария. Это даже хорошо, что выступишь, а то я тут всем глаза намозолил. Вот ездил по деревням, крестьян агитировал. — Ну и как? — Плохо, Мария. Они там ничего и не слышали об анархизме, ничего не знают. — Ну и просветил? — улыбнулась Никифорова краем рта, и, хотя в тоне её слышалась ирония, Нестор стерпел. — Представь себе, просветил как мог. И вот что подумал, нам нужны свои агитаторы и как можно больше. Но где их взять? — А мне сдаётся, товарищ Махно, вот наш лучший агитатор, — похлопала Мария рукой по кобуре. — Ну это с врагами, а крестьяне должны стать нашими союзниками, нашим оплотом. — Но ты с врагами вроде балясы точишь. — С чего это ты взяла? — Да говорили люди, собирал, мол, уговаривал. Я, вон, в Александровске со своим капиталистом как поступила. Пришла к нему в контору с черногвардейцами, достала наган и говорю: «Миллион на бочку, кровопивец, на дело революции. А нет, мигом пришью». — Ну и как? — едва удерживаясь от смеха, спросил Нестор. — Как, как? Выложил как миленький. — Не пожаловался в губернию? — А я его предупредила: пожалишься, пожалеешь. Взорвём вместе с домом. Махно смеялся, бормоча почти с восхищением: — Ну Мария... ну баба... Ну оторва! — Говорят, до революции ты тоже оторвой слыл. — Слыл, Мария, слыл. За что и схлопотал пожизненную каторгу. X-хорошая школа. Выучила. — А меня в Петропавловке несколько лет коптили, потом решили в Сибирь законопатить. А мне того и надо, рванула в Японию, а там в Америку. — Ну ты прямо Магеллан. — А кто это — Магеллан? — Ну, это первый человек, обогнувший земной шар. — Не слыхала. Но запомню, — и повторила раздумчиво: — Магеллан. Хм, спасибо за комплимент, Нестор Иванович. В парк на митинг они шли вместе. Мария курила папироску, её черногвардейцы шагали следом. В центре парка у клумбы возвышалась трибуна красного цвета. Вокруг неё уже толпился народ, задорно гомоня. Перед Махно и Никифоровой толпа расступилась. Они прошли к трибуне, поднялись на неё. — Товарищи, — громко крикнул Махно, подняв руку. — К нам прибыли дорогие гости из Александровска [4] — тоже анархисты-коммунисты, возглавляемые славной революционеркой Марией Никифоровой, так же прошедшей путь борьбы с царизмом, хлебнувшей тюрьмы и каторги. Я предоставляю ей слово. — Товарищи, — уже без хрипотцы, чисто зазвучало контральто Марии, — наша революция, за которую мы так долго боролись, начала топтаться на месте. Да, да, да. Я не оговорилась. Трудящиеся, в сущности, ничего не выиграли от неё. По-прежнему жиреют коты-капиталисты, по-прежнему рабочие ишачат на них. По-прежнему среди нас разгуливают вчерашние наши гонители, полицейские и сексоты [5]. Разве я не верно говорю? — Верно, — крикнули из толпы. — Вот тут стоит бывший пристав Иванов. И ещё ухмыляется. — Ухмыляется? — грозно вопросила Мария. Наклонилась через поручень, где внизу стояли её черногвардейцы, скомандовала: — Арестуйте его. Живо! Мы ему поухмыляемся. Вокруг Иванова мгновенно образовалось свободное пространство. Это облегчило задачу черногвардейцам: — Вы арестованы! Следуйте за нами. — Да я что? Я давно... Я всегда был справедлив, — бормотал испуганно Иванов. Пока все были отвлечены арестом пристава, Нестор сказал Никифоровой: — Мария, что ты делаешь? Почему не согласовала? — Отстань, — отмахнулась та и крикнула своим хлопцам: — Уведите его в штаб, там разберёмся. Тут на трибуну прошмыгнул посыльный с почты. — Нестор Иванович, важная телеграмма. Махно взял телеграмму, развернул, пробежал глазами и решительно приостановил Никифорову: — Стой, Мария. У меня важное сообщение. Товарищи, только что получена телеграмма из Петрограда. Генерал Корнилов, сняв армию с фронта, двинулся на столицу с целью подавить революцию. Это контрреволюционное выступление. Предлагаю всем анархистам-коммунистам немедленно собраться в наш клуб на экстренное совещание. Можешь кончать, Мария. Впрочем, приспел час действовать, а не митинговать. Махно направился к своему штабу. Туда же спешили другие анархисты, оказавшиеся на митинге. Во дворе он увидел несчастного Иванова под охраной двух черногвардейцев. Войдя к себе, дождался Никифорову и сказал ей твёрдо: — Мария, немедленно прикажи своим церберам отпустить Иванова. — Но он же наш враг, Махно. — Знаешь что? Командуй у себя в Александровске, а в чужой монастырь со своим уставом не суйся. — С каких это пор революционер Махно перешёл на поповскую фразеологию, — прищурилась Мария. — Я тебе серьёзно, не цепляйся к словам. — Раз ты серьёзно, то и я серьёзно. Арестованного не отпущу. «А ведь не отпустит, — подумал Нестор. — Упрямая, гадина. Надо просить, и помягче». — Даю тебе честное слово, мы с него глаз спускать не будем. — Чёрт с тобой, Нестор, бери своего пристава под надзор. Когда они появились в зале, там уже было полно народу и не только анархистов, но и простых рабочих, крестьян, услыхавших тревожную новость и прибежавших туда, откуда исходила, по их мнению, сила и надёжность. Махно с Никифоровой прошли к председательскому столу. Махно заговорил первым, предварительно зачитав телеграмму из столицы. — Товарищи, наша революция в опасности, и мы — гуляйпольцы не можем остаться в стороне. Контрреволюционные генералы движутся на Петроград. Что мы должны сделать? В первую очередь создать Комитет защиты революции. — Надо вооружаться, — вставила слово Мария. — Правильно, — послышались возгласы. Махно с неудовольствием покосился на Никифорову: «Ну поскакушка, не даст слова сказать». Но предложение её поддержал: — Товарищ Никифорова верно мыслит. Теперь возникает вопрос: где взять оружие? «Поскакушка» и тут мгновенно нашлась: — Милицию разоружить. — Этого мало. — Господи, у вас под боком Преображенский полк, на станции Орехово у них склад с оружием. Дайте мне сотню-другую хлопцев, и я возьму склад. Зал оживлённо загудел, и Махно сказал: — Ну что ж? Все согласны поручить товарищу Никифоровой операцию по захвату склада? — Все, все. Согласны. — Теперь ещё. Раз контрреволюция зашевелилась, значит, наши буржуи тоже могут поднять головы. Надо немедленно вырвать у змеи жало, а именно обезоружить всех наших помещиков и капиталистов. Виктор, — обернулся Махно к Белашу, — ты пойдёшь с Марией, а я с Лепетченко и его группой займусь буржуями. — Нестор Иванович, а как же с Комитетом защиты революции, вы же сами только что... — Да, да, Виктор, хорошо, что напомнил. Давайте, товарищи, решим, кто возглавит Комитет защиты революции. Предлагайте. — Чего там решать, Нестор Иванович, — крикнул Баскин. — Ты и будь председателем Комитета. — Верна-а-а, — загудел одобрительно зал. — Сам и подберёшь себе помощников. Махно не стал перечить, он знал, что и Комитет защиты революции на него возложат (у нас, кто везёт, на того и грузят) и был готов к этому. — Спасибо за доверие, товарищи. Теперь за дело. [I][B]6. Первая кровь[/B][/I] Белаш, назначенный командовать отрядом, которого ещё не было, был в отчаянье. Махно забрал себе около двадцати самых надёжных анархистов, а ему предстояло набрать не менее сотни. Тут ещё Никифорова подхлёстывала: — Давай, давай побыстрее. Я пока в милицию наведаюсь. — Товарищи, товарищи, ко мне записываться, — призывал Белаш. И поскольку запись в этот отряд шла туго (всем хотелось к Махно), Виктору пришлось кинуть клич: — Все желающие получить винтовки, ко мне. И сразу же выстроилась к Белашу очередь, и когда список желающих перевалил за сотню, Белаш удовлетворённо объявил: — Всё. Отряд создан. — А винтовки? — Не беспокойтесь, товарищи, будут и винтовки. Но винтовок притащили всего десять штук и они достались самым нахальным, даже самому Белашу не досталось. Кого-то стыдили добровольцы: — А ты чё явился, Охрим, без оружия. У тебя же двустволка есть. — Так казалы, шо будуть давать винты, — оправдывался Охрим. Стволов добавила Никифорова, успевшая за время, пока Белаш составлял список, разоружить милицию. Она выдала десять револьверов. Тут уж Виктор Белаш не зевал, ухватил себе тяжёлый кольт. — Ребята, давайте строится, — предложил Белаш. — В передний ряд встают те, у кого уже есть оружие. Никифорова придирчиво осмотрела строй и поставила жёсткие условия: — Хотите успеха, подчиняйтесь мне беспрекословно. В боевой обстановке неисполнение приказа карается расстрелом. — Ого-о-о, — выдохнул строй. — Чего «ого», — осадила Мария сердито. — Неисполнение приказа может сорвать операцию, а главное, привести к гибели товарищей. Первым делом захватываем в Орехове склад с оружием. Без нужды не стрелять. — А чем стрелять-то? — У меня ни одного патрона. Винтовку дали, а патроны? — пожаловался русоволосый парень. Мария покосилась на русого, покривила губы в усмешке: — Вот и хорошо. По крайней мере не нарушишь первого приказа: не стрелять. А патроны возьмёшь на складе. Далее, вооружившись, мы атакуем сам полк, он размещается в предместье Орехова. Повторяю, приказы исполнять беспрекословно. Товарищ Белаш, командуйте. Махно вошёл в кабинет директора завода Кригера один, но с маузером, болтавшимся в кобуре на правом боку чуть выше колена. Кригер поднял от бумаг голову, щурясь за стеклом пенсне, спросил: — В чём дело, Нестор Иванович? — Борис Михайлович, вы слышали о мятеже генерала Корнилова? — Да, да, мне тоже доставили телеграмму. Это ужасно. — Пролетариатом Гуляйполя сегодня создан Комитет защиты революции, и я избран его председателем. — Ну что ж, поздравляю. — И первым постановлением Комитета было разоружение буржуазии и помещиков. У вас есть оружие? — В каком смысле? — В самом прямом. — Есть... наган. — Где он? — В сейфе. — Прошу сдать его. — Но, Нестор Иванович... — Пожалуйста, Борис Михайлович, не заставляйте меня повторять. Я выполняю постановление Комитета. — Ладно. Чего уж там, — поднялся Кригер и, пройдя к сейфу, открыл его, достал наган. — Возьмите. Махно взял наган, сунул его в карман френча. — И второе, для дела революции мы конфискуем из конюшни вашего предприятия двадцать лошадей. — Ну что ж, — вздохнул Кригер. — Вы нынче, Нестор Иванович, в Гуляйполе главный начальник, я вынужден подчиниться. — Вы напрасно иронизируете, Борис Михайлович, нас к этому вынуждают обстоятельства. — Какая уж тут ирония, — махнул рукой Кригер. — Когда всё летит в тартарары. Меня вот тоже обстоятельства вынуждают закрыть предприятие. А это значит — уволить всех рабочих, а у них семьи, дети. Это как? — Мы не позволим. — Эх, Нестор Иванович, как же вы не понимаете. Вы с вашим профсоюзом настояли на увеличении зарплаты почти вдвое. Так? — Так. — В результате прибыль предприятия практически равна нулю. На какие, извините, шиши мне покупать сырые, уголь тот же? В долг? А кто мне даст? Да ещё в такое время. На литейном дворе кончается уголь, встанут печи, вы знаете, чем это кончится: остановка всего производства. — Знаю, Борис Михайлович, — нахмурился Махно. — Мы подумаем над этим. Но сегодня в опасности революция, пахнет военной диктатурой. — Не знаю. Я не политик. Мне пахнет банкротством. Извините, мне надо в цех. Кригер направился к двери, и, когда поравнялся с Махно, тот почти миролюбиво молвил ему: — Борис Михайлович, мы лошадей вернём, даю слово. Как только экспроприируем у помещиков — ваших вернём. — Что ж, скажу спасибо. Но должен заметить вам, если революция будет жить только за счёт экспроприации, далеко она не уедет. Да-с, да-с, дорогой мой председатель. Отряд гуляйпольцев, возглавляемый Никифоровой, прибыл в Орехово ночью. — Товарищ Белаш, бери десяток вооружённых и к караульному помещению. А я к складу. Твоя задача — никого не выпустить из караулки, чтоб не предупредили полк. К складу Мария направилась в сопровождении двух своих черногвардейцев, предупредив их: — Вы не вякайте, с часовыми я сама буду говорить. Однако ожидаемого окрика часового не было. — Куда его унесло? — пробормотала Никифорова. — Тише, Мария, — прошептал громко гвардеец. — Слышишь? Прислушались. И действительно, откуда-то доносился говорок. Никифорова направилась за угол склада, вытаскивая из кобуры наган. За углом, примостившись под пожарным щитом, на перевёрнутых вёдрах сидели два солдата и, видимо, выпивали. Мария сразу догадалась об этом из обрывков разговора: «Пьют, сукины дети. Ну, тем лучше». Она подошла к питухам почти вплотную, спросила громко, властно: — Это так вы несёте службу?! Солдаты разом вскочили, у одного, задребезжав, упала винтовка, звякнув, покатилась бутылка. — Тю, дура, напужала, — наконец вымолвил один, признав женщину. Второй, видимо, вспомнив о караульном уставе, икнув, крикнул: — Стой! Кто идёт? — Уже пришла, — сказала насмешливо Мария и приказала гвардейцам, возникшим за её спиной: — Возьмите у них винтовки и патроны. — Братцы, да как же это, — начиная трезветь, жалобно заныл солдат. — Да нас за это... — Спокойно, товарищи солдаты. Вы арестованы именем революции и если будете вести себя достойно, ничего с вами не случится. Вы охраняете склад? — Да, мы. — Сколько здесь постов? — Два. Вот мой и евоный. — Отлично. Ключи от склада у вас? — С чего ради. Черногвардейцы, подняв с земли уроненную винтовку, искали вторую. — Где винтовка ? — Здеся была. — Где «здеся», раззявы? — Дык... Федь, ты не видал её? — Да вон ты её на щит повесил. — Ах да... — кинулся было солдат к щиту. — Не трожь, сами возьмём, — осадил гвардеец солдата и снял винтовку с пожарного ломика. — Мария, а зачем ключ? Вот лом. — А ну-ка снимайте подсумки, караульщики хреновы. Солдаты расстёгивали ремни, стягивали подсумки с патронами. — А вы нас, братцы, ни того? — Ни того, ни того. Сказано, не тронем. Но не вздумайте бежать. С помощью лома и набежавших гуляйпольцев склад был открыт, но в нём было темно и найти что-либо было трудненько. — Света надо. — Где его возьмёшь? Ищите так. — Да все-то не лезьте, мешать будете друг дружке. Однако мужикам было трудно удержаться, чтобы не залезть в склад. Каждому казалось, что без него там заберут лучшее. — Вот какие-то жестяные коробки. — То цинки с патронами, тащи на свет. — Робята, а где винтовки-то? — Ищи, дура-а... Никифорова, стоя у входа, торопила: — Быстрей, быстрей, товарищи. Нам ещё надо в полк успеть. Восток розовел, близился рассвет. И Мария не выдержала: — Выходи все! Быстро! Поймав кого-то из своих гвардейцев, приказала: — Оставайся тут с Зинченкой, караульте, да не так, как эти раззявы. Мы с полком разберёмся, к тому времени рассветёт, вывезем что надо. Захватив с собой пленённых солдат, Никифорова приказала им: — Идёмте в ваш полк. Какой пароль сегодня? — Джанкой, — промямлил Фёдор. — Токо как ты? Ты ж баба ,а там... — Отзываться будешь ты. Понял? — Понял. Но меня ж за это потом... — Потом ты поедешь домой, дурак... В предместье, где квартировал полк, они вошли, когда орали уже третьи петухи. Дежурного в проходной черногвардейцы скрутили мигом. И пароль не понадобился. Никифорова решительно направилась к казарме, вынула наган. Дневальный, заслыша скрип открывающейся двери, вскочил с табуретки, видимо, ожидая появления офицера, но в следующее мгновение увидел направленный на него наган. — Не шуми, солдат, если жить хочешь, — сказала Мария. — Кто есть из офицеров? — Токо хвельдхвебель, — прошептал испуганно солдат. — Где? — Вон, в каптёрке они. Уже одеваются к подъёму. Мария не успела и двух шагов сделать к каптёрке, как на пороге возник усатый фельдфебель. — Э-та што-оо... Только и успел он сказать, как грохнул выстрел и фельдфебель упал замертво. На нарах сразу вскочили разбуженные выстрелом солдаты, и Никифорова громко и чётко крикнула: — Товарищи солдаты, слушайте важное сообщение. Генерал Корнилов поднял мятеж и двинул армию на Петроград, чтобы задушить революцию. Мы, анархисты, призываем вас стать на её защиту. У вас есть полковой комитет? — Есть, — отозвался солдат с верхних нар. — Давайте ко мне, товарищ. Солдат соскочил с нар, подошёл к Марии: — Рядовой Назаров. — Вы председатель? — спросила Мария. — Нет. Председатель во второй роте, Карпов. — Ступайте немедленно к нему, выстраивайте полк. — А чей это приказ? — Это приказ Комитета по защите революции. К нам поступило сообщение, что ваши командиры тоже хотят устроить переворот. — Переворот? Мать честная! Н-ничего себе. — Так что дуй, Назаров, к Карпову, стройте полк. Да постарайтесь взять под караул комполка и офицеров. Да быстрей, быстрей. — Командир полка живёт за территорией. — Пошлите людей для ареста. — Эй, Марьин, — закричал Назаров солдату. — Быстрей к Карпову. Офицерье худое умыслили. Новость об офицерском заговоре, на ходу придуманная Никифоровой, весьма ей понравилась: «Теперь дело пойдёт». Мария сразу же почувствовала себя ещё увереннее, обернулась к своим черногвардейцам, предупредила: — На митинге следите за массой, кто вздумает поднять оружие, реагируйте мгновенно. Ясно? К тому времени, когда полк построился на плацу, все уже знали о «худом умысле офицерья». Никифорова вышла перед строем в сопровождении двух черногвардейцев. Там уже находился полковой солдатский комитет. Мария среди них увидела высокого, плечистого солдата и догадалась, что это и есть председатель. Подошла, протянула ему руку: — Здравствуйте, товарищ Карпов. — Здравствуйте, товарищ... — Мария, — подсказала Никифорова и сразу же повернулась к полку: — Товарищи солдаты, тревожная весть пришла из Петрограда, генералы и офицеры подняли мятеж против революции, хотят вернуть старые порядки, хотят снова мордовать вас, как это было при царе. Мария почувствовала, как начал стихать полк: «Ага-а, дошло». — Во всех городах необъятной России созданы Комитеты защиты революции, есть такой комитет и в нашем уезде. И сейчас подымается могучая рабоче-крестьянская и солдатская рука, чтобы раздавить нечисть, спасти революцию. с.мерть контрреволюционерам! — во весь голос выкрикнула Мария. Полк зашумел: «Смерь, с.мерть!» Мария обернулась к Карпову: — Давай сюда командира полка. — Он ускакал. — Бежал? Эх, раззявы. Хоть кого-то взяли? — Взяли комбата и ротных. — Где они? — В штабе под арестом. — Обезоружили? — Так точно. — Товарищи солдаты, поскольку ваш полк в лице ваших командиров предал дело революции, то он по решению Комитета подлежит роспуску. — Как? Как? — послышалось со всех сторон. — Атак, товарищи, все распускаются по домам. Ступайте... Поднялся такой шум, что забил голос Марии: «По домам! Ура, братцы! Ура Комитету!» Марии пришлось поднять руку, прося тишины. Для большинства это была слишком радостная весть: их готовили к фронту, а тут сразу домой. — Но, товарищи, — продолжала Мария, — перед уходом вы должны сдать оружие. Это казённое имущество. — А кто не сдаст? — крикнули из строя. — Кто не сдаст? Тут же будет зачислен в наш гвардейский отряд. — У-у-у, — пронеслось по рядам скептическое. И Мария поняла, что продолжить и далее службу вряд ли кто решится: — Товарищ Карпов, надеюсь, полковой комитет проследит, чтоб винтовки сдали все. — Да, товарищ Мария. — А товарищ Назаров проводит нас в штаб, где сидят арестованные офицеры. — Я готов, — сказал Назаров и повёл Марию и её спутников к штабу. Мария сказала им негромко: — Как начну, поддержите. — Хорошо, — отвечали те, незаметно расстёгивая кобуры. На входе в штаб стояли два солдата с винтовками. — Где арестованные? — спросила Мария. — Вон. В кабинете командира полка. — Товарищ Назаров, вы побудьте здесь. Мы сами поговорим. Едва Мария со спутниками исчезла за толстой обитой кожей дверью, Назаров сообщил караульщикам: — Братцы, ура, полк распущен. — Как? — удивились те. — Атак... В это время в кабинете захлопали выстрелы. Назаров побледнел, кинулся к двери, но она сама распахнулась, на пороге появилась Мария. Засовывая наган в кобуру, спросила: — Что случились, Назаров? Почему бледен? — Но как же? Но они же... это же... — Правильно. Они собирались убрать вас, а мы их опередили. Скажи спасибо, дурачок. Полка-то больше нет. Два десятка вооружённых анархистов во главе с Махно прискакали на усадьбу помещика Кассена. Увидев их, работники разбежались, попрятались в сараях и дворовых постройках. На высоком крыльце большого дома появился старик — сам помещик. Он без тени страха наблюдал за прибывшими, не скрывая своего презрения. Махно, спешившись, в сопровождении своих адъютантов Лепетченко и Лютого направился к крыльцу. Подойдя, поздоровался: — Здравствуйте, гражданин Кассен. Помещик не ответил, спросил сквозь зубы: — Что вам угодно? — По решению Комитета защиты революции вы должны сдать всё оружие, имеющееся в вашем доме и усадьбе. — А вы мне его давали? — Повторяю, — прищурился недобро Махно. — По решению Комитета защиты революции вы должны сдать... — Плевал я на ваш Комитет. Нестор кивнул адъютантам: — Помогите гражданину. Лютый и Лепетченко взбежали к Кассену, схватили его под руки и повели в дом, почти понесли. Махно двинулся следом. Помещик был взбешён такой бесцеремонностью. Едва вошли в залу, он требовательно зашипел: — Отпустите, мерзавцы. Я сам. — Отпустите его, — подал команду Махно. — Пусть сам ведёт. Адъютанты отпустили, но всё равно шли рядом с Кассеном. Он провёл их через залу, открыл высокую дверь в кабинет, подвёл к шкафу, распахнул его и перед изумлёнными конвоирами предстало оружие: две сабли, шпага, ружья, пистолеты. Лютый потянулся, чтобы со стенки, обитой голубым бархатом, снять саблю. В это мгновение Кассен схватил один из пистолетов и, крутнувшись, почти не целясь, выстрелил в Махно. Пуля ожгла Нестору ухо. Второй раз Кассен уже не успел выстрелить, на него тигром набросился Лепетченко, выбил из рук пистолет, повалил на пол, начал бить. — Сашка, — закричал Нестор. — Прекрати! — Он же тебя чуть не убил. — Прекрати. Устроим ему суд, как положено. Лепетченко отпустил старика, поднялся. Пнул его. — Чего разлёгся, вставай. Выйдя во двор, Нестор крикнул Семенюте: — Андрей, ступай с кем из хлопцев на конюшню, выбери тройку добрых коней, запрягите в лучшую повозку. Найдите конюха, он знает какую в корень, которые в пристяжку. В подкатившую карету сложили ружья, сабли, коробку с патронами, банки с порохом. Пистолеты тут же разошлись по рукам. Кассена связанного вывели во двор. Махно наказывал Лепетченко: — Отвези его и сдай в милицию, пусть посадят в кутузку, объясни за что. И сразу догоняй нас. Мы сейчас в поместье Гусенко, а от него к Гольцу. Если не застанешь у них, скачи к Черноглазовой, там мы заночуем. — Что у тебя с ухом? — спросил Лепетченко. — Да пустяки. Пулей чуть зацепило. — Вот же гадюка. Жаль ты не дал мне его придушить. — Саш, — с укоризной сказал Махно. — Не совестно тебе с такой силищей на старика. Тачанка выехала со двора, на козлах сидел Семенюта, конь его, привязанный к повозке, бежал сзади. Впереди тачанки пылили верховые во главе с Махно. Лепетченко подошёл к связанному Кассену. — Ну что, сволочь, благодари Нестора Ивановича, что жив остался. Моя бы воля... Пошли. И ухватив за плечо старика, повёл к своему коню у коновязи. Там, отвязав от задней луки верёвку, привязал один конец к передней луке, другой к связанным рукам Кассена. Сел на коня, скомандовал: — Шагай. Кассен пошёл к воротам, где ещё стояла пыль от выехавшей только что повозки. От конюшни бежал конюх, ведя в поводу подсёдланного коня. — Это нашему барину, — кричал он подбегая. — Давай сюда, — сказал Лепетченко. — Да вот с этой стороны. — Но я для барина. — А я разве отказываю, — отвечал Лепетченко. — Пусть пройдётся трохи, выедем в поле, сядет в седло твой барин. Давай, давай. Приняв повод, привязал его за заднюю луку, поехал дальше. Выехали в поле. Кассен шагал чуть впереди, верёвка то и дело волочилась в пыли, и Лепетченко несколько придерживал коня, чтобы она чуть-чуть поднялась. Потом это ему надоело и он прикрикнул: — Шагай побыстрее, натягивай верёвку, сволочь. — Сам ты... — вдруг окрысился старик. — Чего, чего? — Лепетченко подъехал ближе к Кассену и, привстав в стременах, ожёг его плетью. Тот изогнулся от боли, вскричал: — Что ты делаешь, негодяй! — Что я делаю? Что я делаю? — распаляя себя, говорил Лепетченко, наматывая верёвку на луку, чтобы подтянуть ближе пленника. — Вот что я делаю, — и опять достал плетью несчастного. Раз, другой, третий. Всё сильнее и сильнее лупцевал он пленного. И тот упал на дорогу, чтоб хоть как-то уйти от жгучих ударов. Гордый, честолюбивый Кассен от боли превратился в жалкого червяка, валявшегося в пыли на дороге. И это его положение не вызывало в сердце его мучителя ни капли жалости или сострадания. Лепетченко слез с коня, отвязав верёвку от рук Кассена, ловко смотал её и повесил на луку. Затем развязал руки пленника. — Вставай давай. Нечего отлёживаться, пойдёшь как вольный. Лепетченко влез в седло. Кассен продолжал лежать. Лепетченко достал пистолет, щёлкнул взводимый курок. — Не встанешь, пристрелю. Ну! Живо! Кассен поднялся, с испугом посматривая на мучителя. — Вперёд, — скомандовал Лепетченко. — Курс на Гуляйполе. Пленный пошёл по дороге, невольно втягивая голову в плечи в ожидании очередного удара. — Ты, говорят, своего слугу Федьку заставил как-то скакать по двору на одной ноге целых полдня. А ну-ка покажи, как ты сам это умеешь. Кассен шёл, словно и не слышал. Лепетченко выстрелил ему под ноги, пуля, взметнув пыль, завизжала, рикошетом уходя в сторону. От неожиданности Кассен аж подпрыгнул. — Тебе что было приказано, скачи на одной ноге. Кассен, полусогнув правую ногу, поскакал на левой ноге. Лепетченко язвил: — С такими скачками мы и к ночи не доберёмся до Гуляйполя. Не более десяти минут проскакал Кассен, задохнувшись, плюхнулся на обочину. — А-а-а, не сладко, сволочь? А каково Федьке было полдня скакать? А? — Он... молодой, — просипел Кассен. — Чего ты сказал? — Я говорю, он молодой... — A-а, ну ладно. Вон видишь полынную куртинку? — Вижу. — Ступай, нарви мне веничек, бабки сказывают полынь блох отпугивает. Потом сядешь на своего коня и поскачешь по-людски. Ступай. — Аты не... — подозрительно взглянул Кассен. — Да нужен ты мне, отвечать за тебя. Давай, давай. Кассен побрёл к полынной куртинке. Подошёл. Наклонился сорвать и в это время сухо щёлкнул выстрел. Кассен лицом вперёд упал в полынь и даже не вздрогнул, пуля попала в сердце. [I][B]7. Коммуне быть[/B][/I] Корниловский мятеж менее чем за неделю был подавлен, но и этого времени хватило, чтобы в стране произошло резкое размежевание в обществе. А контрреволюция получила собственное имя — корниловщина. Предательство десяти министров-капиталистов, объявивших о поддержке Корнилова, окончательно добило авторитет Временного правительства среди трудящихся. Это резко отразилось и на местных властях, никто не желал их слушать, а тем более им подчиняться. Гуляйпольские анархисты, создавшие Комитет защиты революции и разоружившие полк, а также всех помещиков и кулаков, почувствовали свою силу. Была создана своя «чёрная гвардия», именовавшаяся по цвету анархистского знамени, для содержания которой на местных капиталистов и банк была наложена контрибуция. Командиром стал Лепетченко. Уездный комиссар Михно умудрился ночью арестовать Никифорову и препроводить в тюрьму. А уже днём в комиссариате раздался звонок и в трубке прозвучало требовательное: — Мне комиссара Михно. — Я слушаю, — отвечал Михно. — Это председатель Гуляйпольского Комитета защиты революции Нестор Махно. Некая схожесть фамилий комиссара и гуляйпольца вызвала невольную улыбку на лице Михно. — Так вот, комиссар, мне донесли, что вы арестовали Марию Никифорову. — Да она... — Слушайте меня, — перебил властно Махно. — Никифорова старейшая заслуженная революционерка. — Эта заслуженная... — пытался вставить слово Михно. — Вы слушайте меня! — рявкнула трубка. — Так вот, гражданин комиссар, ежели вы немедленно не освободите Никифорову, я приду с революционным анархистским отрядом и силой освобожу нашего боевого товарища, тюрьму вашу взорву, а вас расстреляю как контрреволюционера-корниловца. — Но я... — промямлил Михно. — Вы жить хотите? — спросила трубка. — Исполняйте. Комиссар Михно ещё хотел жить: «Ведь и впрямь расстреляют... У этой **** рука не дрогнула, всех офицеров полка положила, а этот Махно чем лучше». Комиссар позвонил в тюрьму начальнику: — Слушай, Савин... мы тут разобрались, выпусти эту... ну, Никифорову... Какой ещё тебе письменный нужен?.. Я тебе сдал без письменного приказа, вот и выпускай без письменного... Какой фонарь?.. A-а, тебе под глазом? ...хе-хе-хе... Да не смеюсь я... Нечего было соваться к ней в камеру без дела... В общем, выпускай... Ну бюрократ... Чёрт с тобой, сейчас пришлю. Михно достал бланк с комиссариатской паспортичкой [6], написал приказ и вызвал рассыльного. — Вот пакет. Немедленно вручи начальнику тюрьмы. По уходе рассыльного вздохнул: «Ну времечко», — совершенно не предполагая, что в свой час этот приказ спасёт ему жизнь. На гуляйпольском съезде Советов, собравшемся вскоре после подавления корниловского мятежа, от анархистов-коммунистов с докладом выступил Филипп Крат. Заклеймив корниловщину и лицемерную политику Временного правительства, он призвал съезд к немедленному созданию по уезду земельных комитетов: — Эти комитаты должны приступить к отобранию земли у помещиков. Да, товарищи, от буржуазного правительства мы никогда не дождёмся такого указа. Мы начнём передачу земли крестьянам снизу, мы подадим пример всей России, мы явимся той искрой, из которой разгорится пламя, как в своё время сказал поэт товарищ Пушкин. «Молодец Филипп, — радовался Махно, сидевший в президиуме съезда на председательском месте. — Вставил-таки слова друга Пушкина. А что приписал их самому гению, невелик грех». А Крат продолжал дальше развивать свою мысль. — На помещичьих и кулацких усадьбах мы предлагаем организовать добровольные сельскохозяйственные коммуны. Дабы предупредить недовольство помещиков и возможное их контрреволюционное выступление, мы должны предложить им вступать в эти коммуны на общих основаниях и своим трудом зарабатывать себе хлеб. — Как же, жди, — донеслось из зала. Но выкрик не сбил Филиппа: — Если кто из них не пожелает вступать в коммуну, тому выделить пай земли и пусть он делает с ней, что хочет. Как говорится, хозяин-барин. Земельные комитеты должны отобрать у помещиков не только землю, но и инвентарь, орудия труда, скот и тягловую силу, семена. А отобрав, тут же назначить из самых честных и добросовестных крестьян заведующего складом, сторожей, дабы помещик не успел распродать инвентарь и скот. Выступивший за Кратом Андрей Семенюта не только поддержал Филиппа, но и потребовал создавать коммуны немедленно: — Чтоб к посевной они успели очистить семена, вывезти на поля навоз, отремонтировать инвентарь. Мы — анархисты сегодня же создаём коммуну в имении Классена и первым почётным членом её приглашаем стать Нестора Ивановича. В перерыве Махно подошёл к Семенюте, пошутил: — Ну, Андрей, без меня меня женил. — А что? Вы не хотите быть в коммуне, Нестор Иванович? — Нет. Что ты? [I]Я[/I] «за» обеими руками, но ты же знаешь, сколько у меня должностей, когда я успею в коммуне трудиться? — Ну вы же почётный член. Будете иногда наезжать просто. — Э-э, нет, Андрей, ты из меня нового барина не делай. Два дня в неделю буду честно работать в коммуне. Кто-нибудь ещё записался? — А как же, оба Лепетченки, Баскин, Скомский, Марченко, Василевский, Каретников, Калашников, Воробьёв. — Николай? — Да- — Отлично. Свой кузнец будет. — Шушура, Белаш. — Ну что ж, вижу неплохие работники подбираются, — усмехнулся Нестор, — особенно в застолье с чашками и ложками. По настоянию анархистов-коммунистов съезд Советов записал в своём решении, что земля передаётся крестьянам безвозмездно по паям и что съезд рекомендует им объединяться в коммуны, так как обрабатывать землю в одиночку бедняку не под силу. Зачастую у него нет ни плуга, ни лошади. Для бедняков и бывших батраков только в коммуне спасение. Было постановлено, что коммунам передаются все помещичьи усадьбы со всеми строениями, сельхозинвентарём, семенами и скотом. По предложению крестьян было записано, что в коммуне не должно быть начальников, что все хозяйственные вопросы должны решаться на общем собрании голосованием. Последнему особенно радовался Махно: — Вот видите, крестьяне нутром не приемлют власть. Они все в душе анархисты, хотя в большинстве и не знают даже этого слова. — Но, Нестор Иванович, — хитро щурился Белаш. — Ведь вы-то тоже власть. Начальник. — Я начальник временный, меня попросил народ: командуй, я и взялся. Завтра скажут: уходи, и я уйду. Так что, Виктор Фёдорович, не пытайся подловить меня на противоречии. Я анархист убеждённый. В большом помещичьем доме Кассена размещать коммунаров взялся Баскин и, спеша обрадовать Махно, сообщил ему: — А вам с женой, Нестор Иванович, мы отдаём спальню Кассена. — Для нас двоих, Рувим, это будет слишком великовато. Поместишь сюда тех, у кого большая семья. — Ну тогда выбирайте сами. И Махно выбрал, не в доме даже, а клетушку возле амбара, в которой жил когда-то помещичий шорник. Маленькое окно, затянутое паутиной и пылью, крохотный стол, истыканный шилом, и сооружённое из досок ложе на низких козлах. Печурка, прилепленная к наружной стене. Вот и вся обстановка убогой пристройки. Полагая, что жена не в восторге от его выбора, Нестор утешал: — А зачем нам больше, Настюшка? Я наверняка буду чаще в отсутствии, а тебе одной много ли надо? Весь первый день они посвятили благоустройству своего жилья. Выбросили с ложа истлевшее сено вместе с дерюжкой, вымели, вычистили, подмазали где надо. Настя побелила стены и потолок. Нестор приладил в дверях крючок, наносил к печурке дров, затопил её. На ложе положили перину, привезённую с Гуляйполя, застлали лоскутным одеялом, поверх положили взбитые подушки. Вскоре в клетушке запахло жилым, хотя даже извёстка не могла перебить запах сыромятины и дратвы, въевшийся в стены старого жилья. Настя сияла, наконец-то она хозяйка этого угла. Мария Лепетченко позвала их на ужин в дом, где в столовой, за составленными дугой столами, теснились первые коммунары, стучали ложками, хлебая единственное приготовленное блюдо — кулеш. Мария, варившая ужин в большом котле, и распоряжалась им: -— Кому ещё добавить? Подходи. Увидев вошедших Махно, тут же позвала: — Идите сюда. Вот я вам место берегу. Поставила перед ними миску, наполненную горячим хлёбовом, положила две ложки. — Кушайте на здоровьичко. После ужина Настя ушла в свою хибарку. Нестор остался на совет коммунаров и воротился уже много позже. Раздеваясь, сообщил жене: — Завтра мы с тобой идём на веялку. Будем зерно очищать. И в следующий день они попеременно крутили ручку веялки. Один крутил, другой подносил ведром и подсыпал зерно. Потом менялись местами. Настя была счастлива, наконец-то муж рядом. Вечером смыли с себя грязь. Поужинали лапшой и опять Настя ушла в своё гнёздышко, а Нестор воротился, когда она уже спала, и раздеваясь сообщил: — Завтра нас поставили на вывоз навоза в поле, Настенька. Хорошая работа, чистая, на свежем воздухе. Но доспать эту ночь Нестору не пришлось, ещё в темноте в дверь застучали. — Кто там? — спросил Махно. — Нестор Иванович, открой. Это я — Лютый. — Ну что случилось, Исидор? — Беда, Нестор Иванович, из губернии комиссар явился. Мечет громы-молнии, грозит всеми карами, чуть не расстрелом. — Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина. В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку. — Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас? — Семьдесят человек. — Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь. — А вы скоро вернётесь? — Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное. Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе. — Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав. — Ты что-нибудь говорил ему на это? — Сказал, мол, без угля у нас бы остановились заводы. — А он? — А он кричит: за разоружение полка, за это, мол, расстрел. Да ещё и конфискация помещичьих земель противозаконна. Подъехали к Комитету, Махно соскочил с коня, приказал Лютому: — Ступай в гостиницу, приглашай комиссара. Войдя в кабинет, Махно вынул из кобуры маузер, положил его у чернильного прибора. Наконец дверь открылась и в комнату явился разгневанный комиссар в полувоенном френче (а-ля Керенский). — A-а, наконец-то, — воскликнул он с недобрым торжеством. — Явился главный смутьян! — Молчать! — рявкнул, привставая, Нестор. — Слушай приказ. Немедленно выметайтесь из Гуляйполя, даю вам на это двадцать минут и два часа на то, чтоб исчезнуть с нашей революционной территории. — Да как вы смеете?! — задохнулся в гневе комиссар, но увидев, как Махно потянулся за маузером, подавился словом. — В противном случае к вам будут применены меры согласно военному времени, — холодно отчеканил Нестор, пряча маузер в кобуру. — Исидор! Проводи гражданина до околицы. В случае сопротивления примени силу вплоть до оружия. [I][B]8. Отзвуки Октября[/B][/I] Гуляйпольские черногвардейцы, явившись на станцию Пологи в полном вооружении, потребовали от начальника станции немедленно предоставить им вагоны и отправить в Александровск. Бледный издерганный начальник нашёл-таки два вагона, стоявшие на запасном пути, и предложил в них загружаться. — А когда отправка? — спросил Махно. — Как только прибудет поезд, идущий на Александровск, я вас цепляю за него. — А когда он прибудет? — Должен быть скоро, — вздохнул начальник, и из этого было ясно, что до «скоро» ещё далеко. Нестор, проведший по тюрьмам более десяти лет, люто ненавидел эти заведения проклятого царского режима и дал себе слово в будущем уничтожать их при первой возможности, выпуская всех сидельцев на волю. И когда до Гуляйполя дошла весть, что в Александровске т.юрьма забита до отказа товарищами революционерами, в секции анархистов было принято решение: ехать в Александровск, внезапно атаковать тюрьму и освободить всех товарищей. Черногвардейцы были настроены решительно: — Свободу товарищам! с.мерть угнетателям! Махно даже предложил взорвать тюрьму, но для этого не было динамита. Решили: найдём в Александровске и взорвём. Сразу после загрузки в вагонах было весело: едем, братцы! Надрывалась гармонь, топали особенно нетерпеливые плясуны, норовя проломить дощатый пол. Но постепенно гвардейцы затихали, начали томиться ожиданием. — Нестор Иванович, иди пугни начальника, сколько можно ждать ещё? — Причём начальник, поезда нет, — возражали другие. — Он тебе чё, родит тебе чё ли. — А вон, кажется, родил, гля, бежит сюда. По перрону действительно бежал начальник станции, держа в руках бумажку [I]ц[/I] размахивая ею как флагом. — Всё! Едем, хлопцы. — Товарищи-и... товарищи... — кричал подбегая начальник. — Вот только что получена телеграмма из Петрограда, Временное правительство свергнуто, власть взяли коммунисты-большевики. Войне конец, земля крестьянам, фабрики рабочим. — Ур-р-а-а-а, — завопили едва не в один голос черногвардейцы и посыпались из вагонов. — Наша взяла. Ура! Махно схватил телеграмму, перечитал её быстро. Сердце его колотилось, отстукивая радостное: «Наконец-то! Свершилось! Свершилось во всей стране то, что они установили, лелеяли в гуляйпольской волости. У нас уже три месяца как земля отдана крестьянам. Мы! Мы были первыми, завоёвывая власть Советам!» [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Ответить
Главная
Форумы
РАЗДЕЛ ДОСУГА С БАНЕЙ
Библиотека
Мияш "Одиссея батьки Махно"