Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Наш YouTube
Наш РЦ в Москве
Пожертвования
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
РАЗДЕЛ ДОСУГА С БАНЕЙ
Библиотека
Мияш "Одиссея батьки Махно"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 387848" data-attributes="member: 1"><p>— Значит, у них не было отпускных листов.</p><p></p><p>— В том-то и дело, что были, но для чекистов это не оправдание, наоборот, улика — махновец. К стенке его.</p><p></p><p>— Ну мы с этим разберёмся, — заверил Ворошилов.</p><p></p><p>После ознакомления с работой штаба Махно пригласил гостей:</p><p></p><p>— Прошу вас, товарищи, ко мне на обед. Соловья баснями не кормят.</p><p></p><p>Все отправились пешком до дома комбрига и не скрывали удивления, когда вошли в простую хату с соломенной крышей.</p><p></p><p>— Это вы тут живете? — спросил Каменев.</p><p></p><p>— Да. А что?</p><p></p><p>— Я полагал, своему батьке люди могли бы подобрать дом получше.</p><p></p><p>— А нам итак люди помогали эту хату строить. Первую-то избу сожгли белые. А что касается домов, что от буржуев остались, мы в них госпиталя поустроили. Хорош бы я гусь был, если бы взял себе такой дом. И потом, я больше живу на колёсах, в вагоне. А это хата мамина. Знакомьтесь, это моя мама Евдокия Матвеевна. А это жена — Галина Андреевна, — представил Махно молодую красивую женщину, сразу залившуюся румянцем.</p><p></p><p>Расселись за деревянный стол. Места хватило всем, даже адъютанту Лютому, пытавшемуся отказаться от обеда.</p><p></p><p>— Я после, — молвил он, явно робея перед начальством.</p><p></p><p>— Садись давай, — безапеляционно приказал Нестор, не переносивший самоунижения в ком бы то ни было.</p><p></p><p>После обеда вышли во двор, некоторые закурили.</p><p></p><p>— Я вот о чём хотел спросить вас, товарищ Махно, — постарался завести разговор Каменев. — У вас, говорят, очень много угля?</p><p></p><p>— Есть. Врать не буду.</p><p></p><p>— Может быть, поделитесь с Москвой, Петроградом?</p><p></p><p>— Лев Борисович, однажды мы дарили центру эшелон с хлебом. И что? Нам в отдар и гайки не прислали. А ведь так дела не делаются. Мы готовы хоть завтра направить эшелон, но в обмен на патроны.</p><p></p><p>— А хлеб? Хлеб готовы?</p><p></p><p>— Это смотря какой урожай будет.</p><p></p><p>— Ну со старого урожая.</p><p></p><p>— Со старого обещать не могу. Ведь когда мы отступали с Юзовки, с нами ушли и шахтёры. Сейчас они сидят на нашей шее, им хлеб нужен. И что интересно, в повстанцы идти не хотят: «Наше дело кайло», а хлеба просят. Им говорим: «Так работайте хоть чего-то», отвечают: «Дайте шахту, будем работать». Кстати, если через две недели не освободим Донбасс, шахты накроются. Механизмы-то стоят, всё зальёт водой.</p><p></p><p>— Ну Деникин вряд ли допустит это. Ему тоже уголь нужен для того же флота своего и союзного. Так что ваши иждивенцы вас на арапа берут.</p><p></p><p>В 4 часа началось совещание сотрудников штаба и членов Гуляйпольского исполкома. Каменев поднялся из-за стола, сказал:</p><p></p><p>— Товарищи, в Советской республике недавно введена высокая награда — Орден Боевого Красного Знамени, которым будут награждаться командиры и бойцы за успехи в ратном труде. Одними из первых удостаиваются этого ордена товарищи Нестор Махно и Василий Куриленко.</p><p></p><p>В зале дружно захлопали, послышались возгласы: «Правильно!»</p><p></p><p>— Слово для награждения предоставляется товарищу Ворошилову.</p><p></p><p>Ворошилов извлёк из своей полевой сумки красную коробочку, подошёл к Махно, протянул для пожатия руку.</p><p></p><p>— Товарищ Махно, по поручению Советского правительства и Реввоенсовета позвольте вручить вам награду республики — боевой орден № 4 за ваш вклад в дело разгрома врага.</p><p></p><p>— Спасибо, — буркнул Нестор, принимая коробочку и засовывая её в карман френча.</p><p></p><p>— Награду полагается носить на груди, — заметил Ворошилов. — И надеюсь этот орден будет не последним.</p><p></p><p>— Я не за это воюю, — сказал холодно Нестор. Ворошилов с Каменевым переглянулись многозначительно, видимо, ожидали благодарности от награждаемого, а он уж как-то буднично отнёсся к процедуре, мало того, повернулся к залу и сказал: — Слово для доклада представляется товарищу Каменеву.</p><p></p><p>Каменеву, освещавшему в своём докладе политику большевистской партии, пришлось нелегко. Его то и дело перекрывали выкриками и неудобными вопросами. Махно, ведший совещание, с трудом наводил порядок. А реплика Каменева о том, что «коммунисты тоже являются защитниками беднейшего крестьянства», вызвала возмущённое несогласие зала:</p><p></p><p>— Ото нам така морока от цих защитников, шо портки злитают.</p><p></p><p>— Шож воны наши защитники лошадей отымают?</p><p></p><p>— Дэж воны булы, коли мы скот годувалы? А теперь на готовенькое пожалте.</p><p></p><p>После Каменева слово взял Махно и постарался сгладить недружелюбную реакцию зала, понимая, чем может грозить неудовольствие высокого гостя для повстанчества — не только отказом в снабжении, но и новой волной охаивания махновщины в печати. Поэтому начал мягко:</p><p></p><p>— Я во многом согласен с товарищем Каменевым. В том, что нам надо напрячь все силы на борьбу с Деникиным...</p><p></p><p>Нестор повторил уже навязшие в зубах истины: поднять дисциплину, повысить боеготовность, ударить единым фронтом, но под конец всё же ввернул пожелание:</p><p></p><p>— Конечно, сами мы очень рады принять любого революционера, но вот крестьянская масса не желает приезжих. И в силу своей специфичности не доверяет им. А поскольку наши повстанческие полки в основном состоят из крестьян, мы не можем с этим не считаться.</p><p></p><p>Перед самым отъездом к Каменеву подошёл зам. председателя Гуляйпольского Исполкома Коган и спросил с болью:</p><p></p><p>— Лев Борисович, зачем вы организовали эту постыдную травлю нашего революционного движения и наших действий? Это настолько гадко, вы же подрываете свой авторитет.</p><p></p><p>— Товарищ Коган, что вы имеете в виду?</p><p></p><p>— Вашу инспекцию и вот это. — Коган подал ему лист. — Это мы перехватили телефонограмму Александровских коммунистов в Харьков, в адрес Губчека.</p><p></p><p>Телефонограмма гласила: «Сегодня 7-го мая 2-тысячная банда махновцев с пулемётами и орудиями движется на Александровск. В городе мобилизованы все коммунисты, стоим на страже. Ждём зависящих от вас распоряжений».</p><p></p><p>— Ну и ну, — покачал головой Каменев.</p><p></p><p>— Сегодня как раз 7-е, Лев Борисович, уж не вы ли вели эту «банду», — съязвил Коган.</p><p></p><p>— Ну ладно, друг мой, что вы уж так. Не обращайте внимания.</p><p></p><p>— Как не обращать, когда во всём этом видна целенаправленная травля махновцев, которые на фронте держат 130-километровый участок. Это называется — удар в спину.</p><p></p><p>Когда экспедиция проверяющих уехала на станцию, Озеров подступил к Махно:</p><p></p><p>— Почему вы не подняли вопроса о присвоении нам статуса дивизии? Ведь у нас уже 11 полков.</p><p></p><p>— Потому что это бесполезно. Неужли ты не видишь, что нас загоняют в угол. Скачко уже замену подготовили, скоро и мне пришлют.</p><p></p><p>— А орден?</p><p></p><p>— Что орден? Цацка эта? Сластят пилюлю, Яша. Неужто не понятно.</p><p></p><p>— Но без вас всё рассыплется.</p><p></p><p>— Значит, хреновая была бригада, если без меня рассыплется.</p><p></p><p>Не в настроении воротился Нестор домой. В горнице на уже прибранном столе ждала его бутылка самогонки и ласковая Галина Андреевна. Мать принесла горшок с варениками.</p><p></p><p>— Спасибо, мама. Неси себе и Гале стаканы.</p><p></p><p>— Да какой я питух, сынок, — возразила было Евдокия Матвеевна.</p><p></p><p>— Неси, неси, — глоток одолеешь.</p><p></p><p>Нестор наполнил стаканы, плеснув матери именно на глоток.</p><p></p><p>— Ну за всех нас, — сказал и выпил. Выпили и женщины.</p><p></p><p>Мать ушла на кухню, Галя сказала:</p><p></p><p>— Вот ты меня, Нестор, при всех ныне женой назвал. А какая ж я жена, сожительница, как и Тина. Нехорошо как-то получается. Отец если узнает, что мы живём с тобой без венчанья, ужасно рассердится, да и мама огорчится.</p><p></p><p>— Ах, Галя, видишь как со временем у меня. Как-нибудь выкроим денёк, доскочим до Песчаного Брода, попрошу твоей руки у стариков. Будет тебе и венчанье и свадьба. Не горюй, люба моя.</p><p></p><p>Галина постелила постель, взбила подушки. После горячих ласк мужа, тут же уснувшего, долго лежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и невольно прислушиваясь к тихим шагам часового, ходившего по двору.</p><p></p><p>С некоторых пор батьку ни на час не оставляли без охраны. Днём возле него обязательно было не менее двух адъютантов, ночью сторожевой пост во дворе и патруль поблизости охраняли его сон, блюдя насколько возможно тишину.</p><p></p><p><em><strong>14. Мятеж Григорьева</strong></em></p><p>На следующий день 8 мая Нестора встретил в штабе возбуждённый Озеров:</p><p></p><p>— Нестор Иванович, Григорьев поднял мятеж против Советской власти. Вот телеграмма.</p><p></p><p>— А ты чего сияешь, как новый алтын?</p><p></p><p>— Так это о чём говорит? О том, что у народа лопнуло терпение.</p><p></p><p>Махно прочёл телеграмму, вздохнул:</p><p></p><p>— Рановато он выскочил, рановато.</p><p></p><p>— Почему?</p><p></p><p>— Ты что, не понимаешь? Это же помощь Деникину. Сейчас же свяжись с полками, и тех командиров, кто сможет, вызови на военный совет.</p><p></p><p>— Сюда?</p><p></p><p>— Нет, в Мариуполь.</p><p></p><p>Между тем мятеж с каждым днём, с каждым часом разрастался, и вскоре от Григорьева пришла телеграмма на имя Махно: «От комиссаров, чрезвычаек не было житья, коммунисты диктаторствовали, мои войска не выдержали и сами начали бить чрезвычайки и комиссаров... Не пора ли вам, батька Махно, сказать веское слово тем, кто вместо власти народа устанавливает диктатуру отдельной партии. Атаман Григорьев».</p><p></p><p>«Прав, сукин сын, кругом прав, — думал с горечью Нестор, — но рано, ох, рано. У белых праздник, не зря сразу ринулись на Бешево».</p><p></p><p>Утром 12 мая в Мариуполе, в гостинице, открылся войсковой съезд махновцев. Белаш предложил для повестки дня три вопроса, предварительно согласовав их с батькой:</p><p></p><p>1) Текущий момент и григорьевщина;</p><p></p><p>2) Перезаключение договора с Совправительством;</p><p></p><p>3) Реорганизация 3-й Заднепровской бригады Махно в дивизию.</p><p></p><p>Первым, как водится, взял слово Махно:</p><p></p><p>— Товарищи, большевистское правительство наложило руку на все богатства страны и распоряжается ими как собственными. Вместо помещиков и буржуазии на нашу шею садится партийная бюрократия. Она тиранит народ, не даёт свободно дышать повстанчеству. Издевательство над нами и григорьевцами большевистского командования и произвол Чека — всё говорит о возврате к тирании. Я зачитаю вам телеграмму Григорьева...</p><p></p><p>После зачтения телеграммы Нестор продолжил:</p><p></p><p>— Григорьев восстал против Советской власти и уже занял Екатеринослав, где ещё до его прихода восстал 57-й Черноморский полк, изгнавший из города командарма-2 вместе с его штабом. Гарнизон перешёл на сторону восставших, освободившийся из тюрьмы товарищ Максюта объявил город во власти Григорьева. Я уверен, многие из присутствующих в душе согласны с его универсалом. Но, товарищи, как быть с белогвардейцами? В тот же день как вспыхнул мятеж, они усилили давление на наш фронт и отбили у нас Бешево. Кто виноват в григорьевщине, кто подготовил почву для мятежа? Комиссары и чекисты. Сейчас они усыпляют нас тем, что зачисляют Григорьева в мятежники, изменники, бандиты и даже в белогвардейцы. Я считаю вооружённое выступление Григорьева преждевременным и недостойным революционера. Мы ещё не знаем его политической физиономии, его отношения к Деникину. Поэтому я предлагаю послать к нему делегацию, которая смогла бы ознакомиться с ситуацией на месте, а нам воздержаться пока от вынесения ему приговора.</p><p></p><p>Махно, читавший во время доклада длинные телеграммы Каменева с комплиментами ему и его отрядам, в которые плохо верилось, устало опустился в кресло, молвив:</p><p></p><p>— Решайте, товарищи.</p><p></p><p>После него вскочил Озеров, держа в руке бумагу.</p><p></p><p>— Товарищи, у меня в руках универсал Григорьева, который я лично не могу читать без волнения. Вот его обращение к крестьянину: «...Ты трудишься день и ночь, ты светишь лучиной, ты ходишь в лаптях, пьёшь чай без сахара, но те, кто обещает тебе светлое будущее, эксплуатируют тебя — посылают воевать, с оружием в руках забирают твой хлеб, реквизируют твою скотину и нахально убеждают тебя, что всё это для блага народа. Труженик! Посмотри вокруг: всюду неправда. Народ украинский, бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни личности, ни партии. Да здравствует диктатура трудящегося народа!» Товарищи, разве это не так? Ясно, что выступление Григорьева — массовое, народное. У него только регулярных войск 16 тысяч штыков, 60 орудий, 10 бронепоездов, а численность отдельных отрядов не поддаётся учёту. Григорьев занял Екатеринослав, Чигирин, Черкассы, Кременчуг, Кобеляки. Двинулся на Киев и занял Корсунь и Мироновку. Мы должны поддержать атамана словом и делом, ибо он наш друг. Им руководит наша партия эсеров, партия за Григорьева, и коль мы с вами в союзе — помогите нам.</p><p></p><p>И хотя речь Озерова была взволнованной и энергичной, аплодисментов не было. За ним выступил Михалев-Павленко, заместитель начальника штаба, и высказал мнение, что надо помирить Григорьева с Советской властью.</p><p></p><p>— Ты что несёшь, мальчишка? — рассердился Нестор. — Он перебил всех комиссаров, поднял почти всё Правобережье. О каком примирении может идти речь?</p><p></p><p>И в решении по первому вопросу приняли предложение батьки, как наиболее взвешенное: послать к Григорьеву делегацию для выяснения его отношения к Деникину.</p><p></p><p>По второму вопросу практически единогласно проголосовали за перезаключение договора с Совправительством по части расширения военных прав махновщины и автономии шести уездов, находящихся под юрисдикцией повстанцев.</p><p></p><p>— Насчёт автономии рогами упрутся коммунисты, — заметил Белаш.</p><p></p><p>— Кто знает. Давно ли они носились с Григорьевым как с писаной торбой: герой, герой, — сказал Нестор. — А теперь сразу: предатель. Теперь-то, когда за них взялся Григорьев, может, и уступят нам.</p><p></p><p>Белаш, сидевший в президиуме, встал, прошёл к трибуне с бумагами:</p><p></p><p>— Товарищи, отрешения настоящего съезда зависит судьба не только повстанчества, но и Южного фронта, а может быть, и революции, — начал он. — Колчак подходит к Волге, Шкуро и Слащёв рвут наш фронт. Деникин занял Луганск и отбросил 8-ю армию на Донец, 9-я отступила за Маныч, 10-я дерётся с Врангелем в районе Великокняжеской. Положение такое, что вот-вот начнётся общее наступление врага. Мы раньше недооценивали силы Деникина, не видели его тыловых формирований и помощи ему Антанты. Разведка доносит нам о движении к фронту новых кавалерийских колонн, новых эшелонов. А что даём фронту мы? Необузданную партизанщину, грызню и склоки. Налицо у нас внутренний фронт, товарищи — григорьевский. Озеров и иже с ним утверждают, что Григорьевым руководит партия левых эсеров, я же считаю, что за спиной Григорьева если не сам Деникин, то его офицеры. Так что и слепому ясно, григорьевщина — это контрреволюция. Из этого надо исходить в наших действиях, а не ругать большевиков; какие бы они ни были — они наши союзники. Поэтому я призываю; первое — оружием протестовать против Григорьева, второе — сохранить дружественные связи с большевиками и третье — нашу бригаду развернуть в дивизию. Не далее как вчера я говорил по телефону с командармом, и он дал на это добро.</p><p></p><p>— Наконец-то, — послышались одобрительные голоса из зала. — Уж не Григорьев ли выдавил из них это согласие.</p><p></p><p>— Мы сегодня, товарищи, — продолжал Белаш, — располагаем резервом, вместе с безоружными, 50 тысячами бойцов. По штату Красной Армии мы имеем право даже на армию. Но, как говорится, Москва не сразу строилась. Давайте развернём пока дивизию и наименуем её Первая Украинская Повстанческая дивизия имени батьки Махно. В состав её войдут три бригады. По командирам имеет слово Нестор Иванович.</p><p></p><p>Махно не пошёл к трибуне, а, встав за столом, начал зачитывать с листа, видимо, заранее оговорённые кандидатуры командиров бригад:</p><p></p><p>— Командиром первой предлагается Василий Куриленко, вторым комбригом будет Виктор Белаш, комбригом третьей — Петренко-Платонов. Я думаю, возражений не будет. Эти товарищи показали себя только с лучшей стороны.</p><p></p><p>— А кто же тогда вместо Белаша на штаб? — послышался вопрос.</p><p></p><p>— Штаб возглавит Озеров.</p><p></p><p>— Он же эсер.</p><p></p><p>— Ну и что? А привёз нам его большевик Дыбенко с самой лучшей аттестацией. Мы не можем уподобляться коммунистам, сажая на все должности только анархистов. Хорошему специалисту мы всегда рады, к какой бы партии он не принадлежал. Лишь бы не был монархистом и черносотенцем. Яков Васильевич показал себя с лучшей стороны. Так что, Виктор, передавай ему все дела и впрягайся полностью в боевую работу.</p><p></p><p>— А кого пошлём к Григорьеву? — спросил Озеров.</p><p></p><p>— Главой делегации, конечно, Алексея Чубенко. Он у нас по части дипломатии дока. Остальных пусть съезд предлагает. Ещё человек трёх-четырёх и довольно.</p><p></p><p>Съезд предложил Михалева-Павленко, Симоненко, Чермалыка и Коровицкого.</p><p></p><p>После принятия решений и резолюций по всем вопросам уже далеко за полночь стали расходиться и разъезжаться делегаты.</p><p></p><p>Новоиспечённых комбригов Махно пригласил к себе в номер вместе с начальником штаба. Рассадив всех, Нестор сказал:</p><p></p><p>— Полагается новых комбригов обмыть, но сначала закончим с делами. Итак, комбриг Куриленко, под твоим началом будет четыре полка 7-й и 8-й Заднепровские, Новоспасовский и Греческий, это 10 тысяч штыков, 200 сабель, 40 пулемётов и катер. Поскольку твой фронт пройдёт по берегу моря на 60 километров, твоя задача — зорко следить за противником и не допустить высадки десанта. И ещё твой участок — 15 вёрст против Дона. Ясно?</p><p></p><p>— Ясно, Нестор Иванович, но почему всего 200 сабель, когда я с ними обскачу берег?</p><p></p><p>— А катер? И потом, Василий Васильевич, ты же кавалерист и можешь в два счёта удвоить, утроить сабли. Я тебя знаю. Теперь комбриг-2, Виктор Белаш, у тебя, пожалуй, самый ответственный участок, что-то он полюбился генералу Шкуро, поэтому у тебя будет 13 тысяч штыков, 50 пулемётов, 2 бронепоезда и Тоже 4 полка, из них один кавалерийский в 700 сабель, чтобы ты мог хоть как-то противостоять Шкуро.</p><p></p><p>— Патронов бы, — с горечью вздохнул Белаш.</p><p></p><p>— За патронами организуй диверсионные группы и засылай к белым в тыл, иного выхода нет. Ставя группам одну задачу: нападение только на склады с боеприпасами. На красных, я вижу, надеяться нечего. Теперь, комбриг-3, Петренко, у тебя будет три полка — Покровский, Ореховский и Паталахи, всего 5 тысяч штыков, 50 сабель и 10 пулемётов. Ты, Петро, занимаешь стык между 1-й и 2-й бригадами по фронту не более 10 вёрст.</p><p></p><p>— Но когда же наконец штабарм помимо указаний и телеграмм пришлёт нам наконец патроны? — возмутился Петренко.</p><p></p><p>— Спроси, что полегче, — сказал Махно. — У нас уже возникла идея организовать в Гуляйполе свои заводы по выпуску оружия. Шашки, сабли на заводе Кригера уже начинаем ковать. В перспективе патронный бы завод построить, чтоб Москве не кланяться. Да где найти специалистов? Да, чуть не забыл, Виктор, тебе придаётся аэроплан, используй его для разведки Деникинского тыла. Но сам чтоб не летал. Слышишь? Не дай бог собьют, обезглавишь бригаду.</p><p></p><p>— А ты-то не на нём ли как-то летел из Мариуполя, — напомнил Белаш.</p><p></p><p>— Я летел в Гуляйполе по своему тылу. Сравнил тоже. Узнаю что летаешь, накажу.</p><p></p><p>— Пора кончать, батько, — сказал позёвывая Куриленко. — Вот-вот солнце взойдёт, надо хоть часок вздремнуть.</p><p></p><p>— А обмывка?</p><p></p><p>— В другой раз, и так голова от съезда вспухла.</p><p></p><p>И все согласились с Куриленко, что с утра пить самогон не хорошо: какой пример от того рядовым? Махно не возражал.</p><p></p><p><em><strong>15. Ату их!</strong></em></p><p>Советская республика находилась в отчаянном положении. Только на подавление григорьевского мятежа было брошено 30 тысяч штыков, кроме этого 84 тысячи были отвлечены на усмирение крестьянских восстаний, беспрерывно вспыхивавших то в одной, то в другой, а то и сразу в нескольких губерниях. Всё упиралось в землю, которую большевики безвозмездно обещали крестьянам, идя к власти, и отобрали, взяв власть. Особенно возмущали крестьян действия продотрядов, бесцеремонно выгребающих из амбаров с таким трудом выращенный хлеб.</p><p></p><p>В этот неугасающий костёр народного возмущения подбрасывали горючего материала и чекисты своей жестокостью.</p><p></p><p>Только в Махновии — куда де-факто входило шесть уездов Екатеринославской губернии и куда, по понятным причинам, боялись совать нос продотрядчики, а всё руководство избиралось самим населением, всё складывалось по-другому. Крестьяне, понимавшие, что с приходом Деникина вернутся помещики, не только всячески поддерживали Повстанческую армию, но и собрали 200 вагонов хлеба и отправили своему побратиму — Революционному Петрограду! (С лёгкой руки Махно Гуляйполе считалось «вторым революционным Питером».)</p><p></p><p>Сразу после съезда Махно вызвал к себе Белаша, обрадовал новостью:</p><p></p><p>— Наконец-то командарм расщедрился, прислал нам 1-й Советский полк под командой Чайки, я отдаю его тебе. И кроме того, 200 тысяч патронов, берданок и винтовок «Гру».</p><p></p><p>— Двести тысяч! — обрадовался Белаш. — Вот это подарок!</p><p></p><p>— Особо не прыгай, — осадил Нестор. — Не всё тебе. Надо поделиться и с Куриленкой, и с Петренко.</p><p></p><p>— Ну а сколько нам-то всё же?</p><p></p><p>— Тебе больше всех даём — 100 тысяч патронов и тысячу винтовок. Но и тебе же самое ответственное задание — взять Кутейниково и удерживать его как можно дольше. Так что бери 1-й Советский, патроны и винтовки у Ольховика и вперёд. Учти, взяв Кутейниково, мы берём Деникина за горло.</p><p></p><p>— Зачем же тогда у меня забрали «Спартака»? Как бы он теперь пригодился.</p><p></p><p>— Бронепоезд у нас попросил командарм на Григорьева. Не мог же я отказать. Может, за него он нам и подкинул патроны.</p><p></p><p>15 мая бригада Белаша взяла Кутейниково и всю дорогу до Амвросиевки. Однако удержать это «горло Деникина» долго не смогли.</p><p></p><p>В тыл красным снова прорвался Шкуро, имея 7 тысяч сабель, 2 танка и 16 орудий — всё только что было получено от Антанты. В первом же бою полностью был вырублен 1-й Советский полк и подкрепление повстанцев с берданками, высланное на выручку Чайки. Слишком неравные были силы.</p><p></p><p>Громя слабые части 13-й армии, Шкуро углубился далеко в её тыл и, заняв Межевую, фактически навис над тылом 1-й Повстанческой дивизии имени батьки Махно. Белыми был пущен слух, что они якобы идут на соединение с Григорьевым. В действительности корпус повернул на юг. Одновременно с этим к Бердянску подошли военные корабли и обстреляли его. Что мог противопоставить им Каретников, имевший катер и два тральщика, один из которых во время обстрела был потоплен прямо в порту.</p><p></p><p>В Гуляйполе срочно формировался полк, насчитывавший 2 тысячи штыков. Его командиром был назначен Веретельников. Махно, провожая полк, наставлял его:</p><p></p><p>— Учти, Шкуро прорвался через 13-ю армию почти без потерь. Займи Святодуховку и стой насмерть.</p><p></p><p>— А кроме моего полка разве никого нет против Шкуро?</p><p></p><p>— Почему? Из 2-й бригады на Янисоль брошены Греческий полк и Морозовский кавалерийский. Именно сейчас они, наверное, дерутся. Не знаю, долго ли продержатся. Так что ты будешь как бы во втором эшелоне. Тебе будет легче и одновременно ответственнее, за спиной у тебя уже Гуляйполе.</p><p></p><p>Белаш не случайно направил под Янисоль Греческий полк. Он знал, это в первый прорыв шкуровцы так поиздевались над греческим населением, столько повесили и порасстреляли там, что бойцы полка горели ненавистью к белым и сами рвались отомстить.</p><p></p><p>21 мая в распоряжение комбрига-2 Белаша прибыли резервы — всего около 3 тысяч штыков. Командование этой группой он поручил Паталахе, приказав занять линию между Каракубой и Гайчуром.</p><p></p><p>22 мая Белаша вызвал в Гуляйполе начдив. Едва он там появился, как Махно сказал:</p><p></p><p>— Быстро в машину, едем в Святодуховку, там на заставу явился кто-то из погибшего полка Чайки.</p><p></p><p>Вместе с ним на заднем сиденье автомобиля сели адъютанты начдива Лютый и Василевский с ручными пулемётами «льюис» и большим запасом лент. До Святодухова от Гуляйполя было 35 километров, и автомобиль быстро домчал их до села.</p><p></p><p>На заставе оказался грек, одетый в английскую форму. Увидев Махно, он вскочил и, побледнев, протянув ему пакет:</p><p></p><p>— Товарищ Махно, это велено передать вам.</p><p></p><p>— От кого?</p><p></p><p>— От Шкуро.</p><p></p><p>— А мне звонили, сказали из 9-го полка.</p><p></p><p>— Я и есть из 9-го полка.</p><p></p><p>— Что было с полком?</p><p></p><p>— В Керменчике нас окружили шкуровцы, у нас кончились патроны, мы дрались штыками, прикладами, но нас изрубили почти всех. Меня пленили, видимо, ради этого пакета... для вас.</p><p></p><p>— А что с Морозовским полком. Он-то дрался?</p><p></p><p>— Морозовцы дрались как львы. Но разве 700 сабель могли противостоять нескольким тысячам. Они погибли, но и шкуровцев порубили немало.</p><p></p><p>— Так этот пакет от Шкуро?</p><p></p><p>— Не знаю, но мне его вручил в штабе Шкуро полковник какой-то и сказал, чтоб я передал его лично вам: за это, сказал он, мы и отпускаем тебя.</p><p></p><p>— Так, почитаем, — сказал Махно, разрывая пакет. — Атаману Махно, военная, оперативная. Будучи, как и Вы, простым русским человеком, быстро выдвинувшимся из неизвестности, генерал Шкуро всегда следил за Вашим быстрым возвышением, рекомендующим Вас, как незаурядного русского самородка. Но, к сожалению, Вы пошли по ложному пути, будучи вовлечены в движение, губящее Россию... Это всегда огорчало генерала Шкуро, но на этих днях он с радостью узнал, что Вы одумались и вместе с доблестным атаманом Григорьевым объявили лозунг: «Бей жидов, коммунистов, комиссаров, чрезвычайки»... Генерал Шкуро находит, что с принятием Вами этих лозунгов — нам не из-за чего воевать. Генерал Шкуро предлагает Вам войти в переговоры...»</p><p></p><p>Махно отшвырнул письмо, вскричал со злостью:</p><p></p><p>— Ах, подлецы.</p><p></p><p>— А что я говорил тебе о Григорьеве, — сказал Белаш, — что за спиной его Деникин. Вот из этого письма всё ясно обрисовалось.</p><p></p><p>В это время перед домом грохнул взрыв, в окне посыпались стёкла. Махно и Белаш выскочили на улицу, стоявшие в автомобиле Лютый и Василевский чуть не хором закричали:</p><p></p><p>— Батька, сюда-а!</p><p></p><p>Над селом промчался аэроплан. На окраине появился танк, там началась стрельба. Полк Веретельникова занял оборону.</p><p></p><p>— Надо мигом в Гуляйполе, — крикнул Махно Белашу. — Нужна подмога. Живо в машину.</p><p></p><p>Автомобиль выскочил из деревни, но дорога на Гуляйполе уже была перерезана кавалеристами Шкуро. Они кинулись к машине, но были встречены пулемётным огнём. Один из «льюисов» схватил Махно и стрелял короткими очередями по конникам. Там валились кони, несколько всадников тоже упали.</p><p></p><p>Они почти проскочили казаков, как неожиданно лопнула шина. Шофёр был в растерянности.</p><p></p><p>— Запасное есть? — крикнул Махно.</p><p></p><p>— Есть.</p><p></p><p>— Так чего стоишь? Живо меняй! Василевский, помоги ему. Петя, я на эту сторону, ты на ту. Виктор, кинь мне ещё ленту.</p><p></p><p>Нестор вставил в пулемёт ленту и, лёжа на земле, отстреливался довольно метко. Лютый держал оборону с другой стороны машины.</p><p></p><p>— Главное — не подпускай их, — кричал Нестор. — Не подпускай близко. Виктор, ещё ленту.</p><p></p><p>Белаш пригнувшись выхватил ещё ленту с заднего сиденья, бросил Нестору.</p><p></p><p>— Сколько там ещё осталось?</p><p></p><p>Лютый услышал вопрос батьки, хотя и лежал на другой стороне автомобиля, крикнул:</p><p></p><p>— Было двадцать.</p><p></p><p>— Годится, — отвечал Махно, нажимая на спусковой крючок.</p><p></p><p>Пулемёты, слава богу, были исправны и работали безотказно.</p><p></p><p>В это время шофёр с Василевским сняли колесо, поставили запасное и в две руки закручивали гайки.</p><p></p><p>— Только б не пробили другое, — бормотал шофёр.</p><p></p><p>— Всё! Готово, — крикнул Василевский, забрасывая в кузов ключи. — По местам.</p><p></p><p>Автомобиль побежал, набирая скорость, Махно вернул пулемёт Василевскому:</p><p></p><p>— Держите оборону сзади, если вздумают догонять.</p><p></p><p>Однако казаки не стали догонять, и так потеряв не менее десятка человек и нескольких лошадей. А вот казак, видимо, потерявший коня, вдруг обнаружился впереди на обочине и кинулся бежать.</p><p></p><p>— Догони его, — приказал Махно шофёру.</p><p></p><p>Тот свернул с дороги и помчался степью, Нестор вытащил маузер и выстрелил над головой убегавшего:</p><p></p><p>— Стой, убью!</p><p></p><p>Казак остановился, поднял руки. Когда машина встала возле него, Махно спросил:</p><p></p><p>— Откуда, станишник?</p><p></p><p>— С Кубани, ваш бродь.</p><p></p><p>— Я не ваш бродь, я батько Махно. Садись, подвезу. Там сдай хлопцам оружие.</p><p></p><p>Казак влез на заднее сиденье к адъютантам, отдал Лютому шашку.</p><p></p><p>— А пистолет или наган? — спросил Лютый.</p><p></p><p>— Откуда? Я ж не ахвицер. У мэне карабин був.</p><p></p><p>— А где карабин?</p><p></p><p>— Так вин на седле. Ой, господи, — застонал, вдруг вспомнив о потере казак, — такого коня сгубыв. А? Мово ридного Гнедка, таке разумно було, таке ласково.</p><p></p><p>— Конь-то у тебя разумный был, — обернулся Махно. — А каков ты-то?</p><p></p><p>— А шо я?</p><p></p><p>— А то вижу по рукам, хлебороб поди?</p><p></p><p>— Точно.</p><p></p><p>— Что ж ты на таких же трудяг, как ты, с шашкой да с карабином?</p><p></p><p>Когда домчались в Гуляйполе, Махно обернулся к Лютому:</p><p></p><p>— Сдай его Голику, да не вели дюже... Може, что дельное выпытает. А ты, Виктор, немедленно собери в клуб набатовцев и наших анархистов. И обязательно Марка Мрачного и командиров их отрядов Чередняка и Приходьку-Шубу. Нечего им отсиживаться за нашими спинами. Всех на фронт.</p><p></p><p>Вечером в клубе открылось совместное заседание анархических групп «Набат» и «Гуляйпольского союза анархистов». Белаш, предвидевший трудный разговор, приказал перед этим караульной роте с оружием окружить клуб.</p><p></p><p>— Товарищи, — обратился Белаш к анархистам, — мы только что с батькой из Святодухова, там сейчас идёт бой со Шкуро, у которого помимо конницы есть танки и самолёты. Завтра утром отряды Чередняка и Приходько, к слову, вооружённые лучше полка Веретельникова, дерущегося в Святодухове, должны немедленно выступить на фронт.</p><p></p><p>— А вы нам давали это оружие? — послышался голос.</p><p></p><p>Белаш продолжал, оставив выкрик без внимания:</p><p></p><p>— Раньше вы отговаривались, что подчиняетесь Марку Мрачному. Вот он приехал и сидит перед вами. Товарищ Мрачный, отдайте приказ вашим отрядам.</p><p></p><p>Марк поднялся, он вполне отвечал своей фамилии, молвил хриплым прокуренным голосом:</p><p></p><p>— Приказываю отрядам Шубы и Чередняка немедленно выступить на фронт.</p><p></p><p>И тут началось:</p><p></p><p>— Марк, ты не видишь, что они в услужении у большевиков.</p><p></p><p>— Мы не хотим служить Троцкому, этому узурпатору.</p><p></p><p>— Он у власти, они у сласти, а мы воюй!</p><p></p><p>— Товарищи, товарищи, давайте не будем шуметь, — призвал Белаш зал к порядку. И когда собрание относительно стихло, продолжал: — Сегодня, когда деникинцы в одном переходе от Гуляйполя, когда нависла угроза разгрома повстанческого района, мы должны забыть распри с большевиками, товарищи анархисты. Сегодня у вас маленький выбор: либо вы с большевиками, либо с Деникиным.</p><p></p><p>Зал молчал, «выбирая», но всего несколько мгновений. Во втором ряду вскочил какой-то матрос с карабином за плечом, опоясанный патронной лентой:</p><p></p><p>— Анархисты не признают никакой власти. Вы, товарищ Белаш, забыли наш основной лозунг. Вы ратуете за союз с ними, а ведомо ли вам, что они со стороны Днепра выставляют заградительные отряды, которые имеют приказ нас расстреливать, если мы начнём отступать.</p><p></p><p>— Ведомо, — сказал Белаш, хотя впервые слышал об этом, — но надо было выкручиваться. — Эти отряды занимают вторую линию обороны, на случай прорыва Шкуро через наши порядки. А вы, товарищ матрос, отступать не будете, поскольку ещё и не наступали.</p><p></p><p>— Мы не пойдём под Троцкого, — решительно рубанул рукой матрос и сел под одобрительный гул зала.</p><p></p><p>— Ну что ж, — сказал сухо Белаш. — В таком случае мы вынуждены будем вас разоружить.</p><p></p><p>— Только попробуйте.</p><p></p><p>Белаш повернулся к повстанцу, стоявшему в выходных дверях:</p><p></p><p>— Командуйте, товарищ начкар.</p><p></p><p>Тот открыл дверь, скомандовал наружу:</p><p></p><p>— Вперёд!</p><p></p><p>И сразу в дверь один за другим стали появляться повстанцы с винтовками, устремляясь по проходам в зал.</p><p></p><p>— Сейчас на фронте наши товарищи, — начал Белаш с металлом в голосе, — дерутся с врагом почти голыми руками. А вы здесь в тылу, держа в руках так нужное для боя оружие, теоретизируете идти или не идти. Не идите, чёрт с вами, но чтоб оружие было немедленно сдано.</p><p></p><p>— Товарищи, товарищи, — вскричал, вскакивая. Мрачный. — Мы же свои, мы же все анархисты!</p><p></p><p>— Анархисты дерутся на фронте, — чеканил Белаш. — А здесь я вижу дезертиров.</p><p></p><p>— Ну что вы, ну что вы, — причитал Мрачный. — Чередняк? Шуба? Вы командиры или тряпки?</p><p></p><p>На сцену вскочил Чередняк, сказал примирительно:</p><p></p><p>— Товарищ Белаш, ну зачем так круто сразу? Можно и договориться миром. Верно, хлопцы? — обратился к залу.</p><p></p><p>— Конечно! Верно! — зашумели оттуда.</p><p></p><p>— Ну вот. А вы сразу: сдавай. Это не по-семейному.</p><p></p><p>— В таком случае слушайте приказ: завтра в 6 утра в сопровождении бронепоезда выступаем в сторону Волновахи и с ходу вступаем в бой. Командиры Шуба и Чередняк обеспечивают 100-процентную явку. На станцию едем на тачанках, далее поездом. Всё.</p><p></p><p></p><p>Над Гуляйполем появился самолёт без опознавательных знаков. На улицы высыпали из хат все жители: и стар и мал. Не каждый день является такое диво. Вдруг с самолёта белыми голубями посыпались листовки, разлетаясь широко над селом. Медленно, подобно снегу, стали опускаться на землю.</p><p></p><p>В штаб влетел Аепетченко с листовкой в руке, ворвался в кабинет к Махно:</p><p></p><p>— Батька, читай, — и, хлопнув ладонью, припечатал листовку к столу перед Нестором. Листовка гласила:</p><p></p><p>«Из Киева Совнаркома. Срочно. Москва, Реввоенсовет Республики, копия Председателю Совета Обороны Ленину.</p><p></p><p>На заседании совета Рабоче-Крестьянской обороны Украины от 25-го сего мая постановлено:</p><p></p><p>1) Ликвидировать махновщину в кратчайший срок.</p><p></p><p>2) Предложить командованию частей в течение суток разработать военный план ликвидации махновщины.</p><p></p><p>3) ЧК прифронтовой полосы организовать из своих отрядов полк, который должен быть немедленно брошен в район действия Махно.</p><p></p><p>4) Обратиться к Реввоенсовету Южфронта с предложением по координации действий по ликвидации Махно.</p><p></p><p>26 мая 1919 г. Председатель Совета обороны Украины Раковский».</p><p></p><p>— Это что? — нахмурился Нестор. — Провокация? Живо ко мне Голика. И комиссара Петрова сюда.</p><p></p><p>Вошёл Лев Голик, тоже с листовкой. Махно свирепо взглянул на него, словно это он был во всём виноват.</p><p></p><p>— Что это значит?</p><p></p><p>— Это значит, Нестор Иванович, что у них там, в Киеве, в высоком чине сидит деникинец. Эта телеграмма ещё не была вручена Ленину, как оказалась на столе у Деникина. Он и приказал её размножить и подкинуть нам.</p><p></p><p>Вошёл Петров, он был взволнован, по лицу шли красные пятна.</p><p></p><p>— Товарищ Петров, вы большевик, наш комиссар, объясните нам, что происходит?</p><p></p><p>— Не понимаю, ничего не понимаю. Мы держим фронт, нас бросила армия... Это же... Это же контрреволюция... Я буду звонить Троцкому...</p><p></p><p>— Не беспокойтесь, — зло усмехнулся Голик. — С ним всё согласовано. Или вы не читали газету, в которой он призывал, что с нами пора кончать?</p><p></p><p>Петров сел к столу, обхватил голову:</p><p></p><p>— Ничего не понимаю. Это же удар нам в спину... это вредительство... я выйду из партии, — бормотал он.</p><p></p><p>— И сразу угодите к чекистам, — холодно заметил Нестор. — Раз дело упирается в Махно и только в Махно, я подаю рапорт главкому о своей отставке, пусть пришлют другого начдива, я сдам ему фронт. Яков Васильевич, вызови ко мне комбрига-2 Белаша.</p><p></p><p>— Кстати, Нестор Иванович, у него наметился успех. Он занял Ново-Троицксе, а в Анадоле пленил 150 шкуровцев и взял 3 пулемёта. Кроме этого освободил Игнатвевку и Карань.</p><p></p><p>— Поздравь его от меня. Пусть оставит за себя Давыдова и правится ко мне. А сейчас я буду писать заявление, прошу оставить меня.</p><p></p><p>Все вышли, остались только адъютанты-телохранители Лютый и Троян. Махно взял ручку, придвинул к себе чистый лист, начал писать: «Я, оставаясь честным революционером, заявляю, что с 2-х часов дня 28 мая не считаю себя начальником дивизии. Предоставляю право каждой бригаде переходить в ведение командования Южфронта.</p><p></p><p>Батько Махно».</p><p></p><p>— Гаврюша, отнеси Озерову, пусть зарегистрирует и немедленно отправит телеграфом.</p><p></p><p>Но через несколько минут в кабинет вошли Озеров и оперативники Чучко и Родионов.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, ну зачем же так, — заговорили они наперебой. — Нельзя бросать армию... Ну мало ли...</p><p></p><p>— Братцы, вы ни хрена не поняли. Я не девица, чтоб капризничать. Дело серьёзное: Из-за меня могут пострадать многие. У большевиков слово «махновцы» стало почти ругательным. Я не имею права подставлять под огонь заградотрядов и чекистов 20 тысяч бойцов. Всё. Кончен разговор. Яков Васильевич, ты пока в моём подчинении, отправляй телеграмму.</p><p></p><p>На следующий день к Махно явился Голик, у батьки сидели Белаш и Чучко.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, вот мы перехватили две телеграммы. Читай.</p><p></p><p>«Реввоенсовет указывает, что действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определённый участок фронта 2-й армии, Махно своим заявлением вносит полную дезорганизацию в управление, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду Ревтрибунала.</p><p></p><p>Реввоенсовет Южфронта В. Гиттис, А. Колегаев».</p><p></p><p>— Ну вот я уже и преступник, — усмехнулся Нестор, беря в руки вторую телеграмму:</p><p></p><p>«Харьков, тов. Ворошилову, тов. Межлауку. Кандидатуру Дыбенко для работы по ликвидации махновщины мы снимаем и предлагаем кандидатуру Ворошилова.</p><p></p><p>Председатель Совета обороны Раковский».</p><p></p><p>— Вот уже назначили нам и экзекутора.</p><p></p><p>— Да, положеньице. С востока Деникин, с севера Шкуро, с запада заградотряды, а с юга на море эскадра Антанты. Они ж тебя не выпустят, Нестор.</p><p></p><p>— Вот для этого я тебя и вызвал, принимай документацию, я теперь вне закона, вольный казак.</p><p></p><p>— Куда ж ты?</p><p></p><p>— На Правобережье, больше некуда.</p><p></p><p>— К Григорьеву, что ли?</p><p></p><p>— Там видно будет.</p><p></p><p>В дверь заглянул Озеров:</p><p></p><p>— Нестор Иванович, сними трубку, на проводе Троцкий.</p><p></p><p>— A-а, главный закопёрщик. — Нестор снял трубку: — Батько Махно слушает.</p><p></p><p>— Вы знаете, что Шкуро уже угрожает Харькову, — закричал в трубке голос Троцкого. — 13-я армия уворачивается от удара и с боем отходит за Донец. От Славянска до Гришина фронт открыт. Предлагаю вам с вашей дивизией занять этот участок и принять на себя ответственность за его судьбу.</p><p></p><p>— Я не имею возможности это сделать, у нас именно от Шкуро большие потери. Он вырубил два полка; в связи с полным отсутствием боеприпасов повстанцы дерутся штыками и прикладами. На нашем участке от Азовского моря до станции Еленовки у противника одна пехотная и две конных дивизии при пулемётах, орудиях, танках, бронепоездах и даже аэропланах. Мы не можем бросить этот участок.</p><p></p><p>— Я как Председатель Реввоенсовета приказываю вам немедленно занять указанный участок.</p><p></p><p>— Это нереальный приказ, я не могу бросить свой фронт ради того, чтоб покрыть чьи-то грехи.</p><p></p><p>— Я вам приказываю! Вы слышите?</p><p></p><p>— Я слышу, не глухой.</p><p></p><p>— Если вы не исполните, я вынужден буду отдать вас под суд.</p><p></p><p>Махно разозлила эта, ещё одна угроза, он рявкнул в трубку:</p><p></p><p>— А пошёл ты, мухомор, к чёртовой матери! — и бросил трубку.</p><p></p><p>— Ну что? — спросил Белаш.</p><p></p><p>— Что, что? Не слышал что ли? Сам напортачил, теперь хочет на нас свалить этот провал и отступление 13-й армии.</p><p></p><p>— Ну уж это как водится.</p><p></p><p>— Чучко, немедленно сообщи по бригадам, что я ухожу и чтоб не вздумали сниматься с фронта. Может, с моим уходом и обеспечение улучшится. Дай-то бог.</p><p></p><p><em><strong>16. Равнение по вождю</strong></em></p><p>Мария Никифорова так и не утвердила себя в качестве покровительницы «милосердия» и гуляйпольского наркома просвещения. Явилась к Махно уже с маузером на боку и даже с гранатой за поясом:</p><p></p><p>— Нестор, может, хватит меня за дурочку держать?</p><p></p><p>— Сейчас я тебя, Мария, и за умную не смогу. Я отставлен.</p><p></p><p>— Плюй на это. Слушай сюда, мы с группой товарищей анархистов разработали гениальный план...</p><p></p><p>— С какой это группой?</p><p></p><p>— С Черняком, с Громовым, да и мой муж Бжостек Витольд чего-то стоит. У нас в группе собралось 60 человек, это в основном решительные и отчаянные головы, ты их знаешь.</p><p></p><p>— Ну и что ж у вас за гениальный план?</p><p></p><p>— Мы разбиваемся на три группы, я со своей проникаю в Крым.</p><p></p><p>— Там уже белые, Дыбенко смотал удочки.</p><p></p><p>— Плевать. Через Крым мы пробираемся в Ростов к ставке Деникина и взрываем её вместе с Антоном Ивановичем. Ты же знаешь, это я умею.</p><p></p><p>— Ты думаешь, Деникину не найдут замену? Вон Корнилова под Екатеринодаром кокнули. И что?</p><p></p><p>— Да не перебивай ты, слушай. Вторая группа во главе с Ковалевичем и Соболевым, кстати самая крупная, едет в Харьков, взрывает к чертям Чрезвычайку и освобождает наших товарищей из тюрьмы. Скажи, благородное это дело?</p><p></p><p>— Согласен. Благородное. Я сам этим когда-то грешил.</p><p></p><p>— Вот видишь. А третья, — группа Черняка и Громова, едет в Сибирь и отправляет к праотцам Колчака. Ну как?</p><p></p><p>— Авантюристы вы, Мария.</p><p></p><p>— Ты рассуждаешь как большевик.</p><p></p><p>— Ты не очень-то, мать. Вон мигну Лютому, мигом вылетишь.</p><p></p><p>— И ты ещё называешь себя анархистом, — прищурилась зло Мария. — На всех углах объявляешь войну власти. А сам-то кто?</p><p></p><p>— Ну ладно. Что вам надо?</p><p></p><p>— Нам нужны деньги.</p><p></p><p>— И это говорит мне первый экспроприатор на Екатеринославщине.</p><p></p><p>— Ладно, Махно, не остри. Всех буржуев, капиталистов поразогнали, у кого теперь возьмёшь? Что мне прикажешь делать, советский банк брать?</p><p></p><p>— Но и у меня ведь деньги не свои, общественные.</p><p></p><p>— А мы что? Идём на дело личное, что ли? — закричала Мария. — Идём на риск, а ты как Гобсек сидишь на мешке с деньгами.</p><p></p><p>— Будешь оскорблять, адъютанты вышвырнут тебя.</p><p></p><p>— Пусть попробуют, — заломила оглобли Никифорова.</p><p></p><p>— Пётр, Гавря, — крикнул Нестор.</p><p></p><p>На пороге появились Лютый с Трояном.</p><p></p><p>Мария выхватила маузер, скомандовала:</p><p></p><p>— Стоять на месте, иначе положу обоих.</p><p></p><p>— Ты что сдурела? — разозлился Махно. — Сколько тебе надо?</p><p></p><p>— Ну хотя бы 500 тысяч.</p><p></p><p>— Какими?</p><p></p><p>— Керенками.</p><p></p><p>— Полмиллиона жирно будет. Обойдётесь 250 тысячами. Там у белых денежных мешков хватает, экснете кого-нибудь.</p><p></p><p>Нестор махнул адъютантам: ступайте. Они вышли. Открыл сейф, отсчитал деньги, Мария стояла, заглядывая через его плечо. Засунув деньги в мешок, спросила:</p><p></p><p>— Там у тебя какие патроны?</p><p></p><p>— Где?</p><p></p><p>— Ну в сейфе.</p><p></p><p>— К маузеру.</p><p></p><p>— Нестор, будь другом, дай хоть с полсотни.</p><p></p><p>— А я потом где возьму?</p><p></p><p>— Ну хотя бы тридцать, ну двадцать наконец.</p><p></p><p>Махно вздохнув, открыл сейф, загрёб горстью патроны.</p><p></p><p>— Держи.</p><p></p><p>— Вот спасибо, я хоть маузер заряжу.</p><p></p><p>— Так у тебя что? Он был незаряжен?</p><p></p><p>— Как видишь, — хрипло засмеялась Мария.</p><p></p><p>— Вот же паразитка, — засмеялся Нестор. — На пушку взяла нас.</p><p></p><p>— У тебя научилась, вы Шкуро только на пушку и брали. Вояки.</p><p></p><p>(Больше свидеться Нестору с Марией Никифоровой было не суждено. В Симферополе она была опознана каким-то её бывшим «клиентом» и по доносу арестована вместе с мужем. По приказу Слащёва оба были повешены).</p><p></p><p></p><p>Чтобы не выглядеть перед народом дезертиром, Махно не отказал себе в удовольствии проехаться на тачанке по тыловым сёлам, организуя в них митинги, на которых громогласно зачитывал антимахновские приказы и листовки, исходившие как от красных, так и от белых, и ставил перед крестьянами вопрос: «Как мне быть?»</p><p></p><p>И нередко слышал то, что хотел услышать:</p><p></p><p>— Бей, батька, и тех и других.</p><p></p><p>Перед тем как уйти на правый берег, Махно отправил жену Галину к её родителям в село Песчаный Брод:</p><p></p><p>— Жди меня там, Галочка-серденько. Будет свободный час, заскочу, сыграем свадьбу, ублажим твоих стариков.</p><p></p><p>Выйдя к Днепру, Махно имел отряд в 600 человек (при желании он мог бы увести в десять раз больше), одно орудие,. 20 пулемётов «Максим», установленных на тачанки. Перед самой переправой его догнал Щусь с отрядом в 250 сабель.</p><p></p><p>— Я с тобой, батька.</p><p></p><p>— А фронт?</p><p></p><p>— Нехай его Троцкий держит.</p><p></p><p>Своему старому боевому товарищу Махно не мог отказать, хотя большинству желающих уйти с ним говорил:</p><p></p><p>— На фронт, на фронт, хлопцы.</p><p></p><p>24 июня через Кичкасский мост прошёл в боевом порядке отряд Махно, не имея ни одного снаряда к пушке и патронов к пулемётам. И здесь Нестор оказался щепетилен: «На фронте они нужнее».</p><p></p><p>Отряд остановился в колонии Кичкас, сюда на следующий день прибыл на тачанках Фома Кожин с пулемётной командой.</p><p></p><p>— И ты? — удивился Нестор.</p><p></p><p>— А что делать, батька? За мной явились архангелы из Чека, хлопцы намяли им бока.</p><p></p><p>— Хорошая рифма, — засмеялся Махно.</p><p></p><p>— А чё смеёшься? Вон твой штаб без рифмы-то уже загребли.</p><p></p><p>— Чекисты?</p><p></p><p>— Если бы. Ворошилов вызвал для отчёта и всех в трибунал: и Озерова, и Михалева, и Бурдыгу. Там в 24 часа и к стенке.</p><p></p><p>— За что?</p><p></p><p>— Как за что? Открытие фронта.</p><p></p><p>— Ну что ж, — прищурился зло Нестор. — Встречу Ворошилова, своей рукой кокну.</p><p></p><p>— Гляди, батька, он теперь за тобой главный охотник. Ждал-то тебя с отчётом.</p><p></p><p>— Нашли дурака.</p><p></p><p>Через три дня к Махно прибыл Дыбенко, а с ним товарищи Антонов и Медведев и полувзвод охраны. Велев сопровождающим оставить его наедине с батькой, он заговорил:</p><p></p><p>— Я держу своё честное слово, Нестор. Помнишь, я говорил тебе, что предупрежу тебя, если что.</p><p></p><p>— Помню, Павел Ефимович.</p><p></p><p>— Ты объявлен вне закона и приказано, где б тебя ни увидеть, брать под арест или расстрелять.</p><p></p><p>— Так ты что приехал? Расстреливать или брать?</p><p></p><p>— Я ж тебе сказал, чтоб исполнить своё честное слово.</p><p></p><p>— И ты знаешь, что мне инкриминируется?</p><p></p><p>— Знаю.</p><p></p><p>— Что?</p><p></p><p>— Открытие фронта.</p><p></p><p>— Если честно, Павел Ефимович, это надо тебе клеить. Это ты бросил Крым и драпаешь оттуда во все лопатки.</p><p></p><p>— Мне был приказ.</p><p></p><p>— Приказывать они умеют. А вот что касается твоего успешного выхода, ты должен благодарить махновцев. Да, да, как нас ни давили Шкуро и Слащёв, мы не давали им прорваться к Мелитополю, зная, что если возьмут этот город — всё. Твоя армия будет в мешке, а завязки от мешка у Деникина. Если б не мои махновцы, ты бы уже болтался на фонаре в Симферополе.</p><p></p><p>— Ну ладно, если это так, то спасибо. Чего горячиться?</p><p></p><p>— Хочешь знать, кто развалил фронт?</p><p></p><p>— Ну говори.</p><p></p><p>— Троцкий с Ворошиловым. Как только этот предреввоенсовета явился, он сбагрил Антонова-Овсеенко и командарма-2 Скачко, якобы за некомпетентность. На армию поставил этого лицемера и дуба Ворошилова, мало того, даже номер армии изменил, была 2-я, стала 14-я. Что ни говори, а Антонов-Овсеенко и Скачко понимали важность нашего участка, чем могли помогали. А Троцкий полностью прекратил всякое снабжение моей армии. Если мы добывали патроны, то только у деникинцев. Нет, Павел, этот генерал генералов, как именуют Троцкого в нашей газете, хотел того он или нет, сослужил службу Деникину. Именно из-за него Красная Армия откатывается на север. Деникин, наверное, не одно «спасибо» по его адресу сказал. А что сделал командарм-14 Ворошилов? Он вызвал мой штаб для отчёта и всех расстрелял. И первым — твоего протеже Озерова.</p><p></p><p>— Якова?</p><p></p><p>-— Ну да. А ведь он неплохо знал штабное дело, практически руководил фронтом в 130 километров. А заработал пулю в затылок.</p><p></p><p>— Жаль, очень жаль мужика, — вздохнул Дыбенко. — Я ведь с чем прибыл к тебе, Нестор. Ты бы ушёл из Кичкаса. Ты же, в сущности, заткнул переправу.</p><p></p><p>— Угу. Вам драпать мешаю, — съязвил Махно.</p><p></p><p>— Видишь ли, я против тебя не хочу применять силу. А за мост с меня спросят.</p><p></p><p>— Эх, Павел Ефимович, не говорил ли я тебе: не лезь в Крым. Был бы ты здесь, мы бы разнесли в пух и прах Деникина, пока он не оперился. А сейчас у него такая пробивная сила, что несколько красных армий улепётывают, пятки в задницу влипают. У него только кавалерийских корпусов пять, а генералы — не нам чета.</p><p></p><p>— А ты вроде радуешься, что красные отступают?</p><p></p><p>— Да, радуюсь, что он вас, дураков, учит, как надо воевать.</p><p></p><p>— Выходит, ты за белых?</p><p></p><p>— Нет, Павел, нынче я ни за красных, объявивших меня вне закона, ни за белых тем более; сам за себя. Вы меня загнали в угол, дорогой начдив, и знаешь что, езжай-ка ты к своим, и уж в бою мне не попадайся. Очень прошу.</p><p></p><p>— Гы что, пугаешь меня?</p><p></p><p>— Не пугаю. Я знаю, ты храбрец хоть куда, но на моём пути лучше не возникай. Я из маузера на 100 шагов яблоко простреливаю, а уж по твоему кочану и с 200 не промахнусь.</p><p></p><p>— Ну спасибо за предупреждение, — поднялся, криво усмехаясь, Дыбенко. — Хоть честно говоришь.</p><p></p><p>— Я не большевик, Павел Ефимович, а честный революционер. Это вы говорите одно, а делаете другое. Что касается Кичкаса, я завтра же уйду, не стану портить тебе карьеру.</p><p></p><p>Уже на пороге Дыбенко обернулся:</p><p></p><p>— А знаешь, Нестор Иванович, у меня есть прекрасное крымское вино. Может, заглянешь ко мне, раздавим пару бутылок. Я у тебя был в гостях, тебе надо отгащивать.</p><p></p><p>— А где ты сейчас?</p><p></p><p>— В Никополе.</p><p></p><p>— Потом за меня тебе голову оторвут.</p><p></p><p>— А кто узнает?</p><p></p><p>— Спасибо, Паша. Подумаю.</p><p></p><p>— Так я жду, — махнул рукой Дыбенко и вышел.</p><p></p><p>Он тут же уехал, а приехавшие с ним Медведев и Антонов не спеша ходили по колонии, заглядывая во дворы, и наконец, кажется, нашли, что искали. Весь двор был забит тачанками, из которых торчали рыла пулемётов. Понимающе переглянулись: здесь. Поймали проходившего бойца:</p><p></p><p>— Вы не из пулемётной команды, товарищ?</p><p></p><p>— Да. А что?</p><p></p><p>— Пригласите, пожалуйста, товарища Кожина.</p><p></p><p>— Да вы проходите в хату.</p><p></p><p>— Нет. Его батька вызывает.</p><p></p><p>— Я скажу ему.</p><p></p><p>Антонов с Медведевым сразу отошли от ворот к плетню соседней усадьбы. Кожин появился на улице, отирая усы, видимо, только что обедал. И направился в сторону штаба. Когда поравнялся с Антоновым и его спутником, Медведев, отделившись от плетня, сказал:</p><p></p><p>— Товарищ Кожин, на секундочку.</p><p></p><p>— Да, я слушаю, — остановился Фома.</p><p></p><p>Они подошли, Антонов сказал негромко, но внятно:</p><p></p><p>— Вы арестованы.</p><p></p><p>— И не вздумайте кричать, — посоветовал Медведев, суя под бок Фоме ствол нагана. — Стреляю без предупреждения.</p><p></p><p>— Спасибо за совет, — ответил Кожин. — И куда мы?</p><p></p><p>— Пока вот в этот переулок.</p><p></p><p>Слишком самонадеянными оказались чекисты. Адъютант Кожина, задержавшийся в избе, кинулся догонять командира и увидел задержание Фомы. Тут же воротился в избу, крикнул:</p><p></p><p>— Хлопцы, командира опять взяли.</p><p></p><p>— Вот же ****, — выругался кто-то.</p><p></p><p>— Кончать их надо.</p><p></p><p>И тут же более десятка повстанцев выбежали из хаты и кинулись вдогонку. Свернули в переулок, увидели впереди Кожина, ведомого двумя «архангелами». Прибавили шагу, и тут же у многих появилось в руках оружие. Кто-то догадавшись, что Кожина ведут «под стволом», пробормотал:</p><p></p><p>— Ванька жварь... опередить могут, сволочи.</p><p></p><p>Адъютант вскинул маузер и не останавливаясь выстрелил в спину Медведеву. Тот упал, а Кожин, мгновенно оборотившись, вцепился в Антонова и повалил его на землю.</p><p></p><p>Набежавшие пулемётчики добили Медведева и, избив обезоруженного Антонова, толкнули к плетню. Он всё время повторял:</p><p></p><p>— У нас есть ордер... у нас ордер.</p><p></p><p>— А мы тебя без ордера, сволочь.</p><p></p><p>А Кожин всё же явился к Махно, никак не связывая арест с вызовом к начдиву.</p><p></p><p>— Ты звал, батька?</p><p></p><p>— Нет. Но ты вовремя пришёл.</p><p></p><p>— А ко мне опять арахангелы явились.</p><p></p><p>— Чекисты? — удивился Махно.</p><p></p><p>— Они самые.</p><p></p><p>— Где они?</p><p></p><p>Кожин указал вверх.</p><p></p><p>— Ну и правильно, молодцы. Не хватало ещё в нашем лагере этих опричников. Слушай, Фома, я что хотел спросить, коль ты пулемётный начальник, у тебя хоть есть ленты?</p><p></p><p>Кожин догадался, к чему клонит начдив:</p><p></p><p>— Есть трошки, но это НЗ.</p><p></p><p>— Чудак ты, Фома, думаешь я отбирать у тебя стану. Просто мне надо знать о наличии патронов.</p><p></p><p>— Не густо, батька, не густо.</p><p></p><p>— Ну по ленте хоть есть?</p><p></p><p>— По ленте наскребу.</p><p></p><p>— Вот завтра мы перебираемся в Хортицу, будешь в боевом охранении. <em>У</em> меня 20 пулемётов и ни одной ленты.</p><p></p><p>— Ну для твоей-то тачанки я найду.</p><p></p><p>— Спасибо, Фома. Это царский подарок.</p><p></p><p>Вечером к Махно явился телеграфист.</p><p></p><p>— Нестор Иванович, ты завтра не езди к Дыбенке.</p><p></p><p>— Почему?</p><p></p><p>— Он тебя должен арестовать, ему Ворошилов приказал.</p><p></p><p>— А я и не собирался, — сказал Махно. — Я их капканы за 100 вёрст чую. Но всё равно спасибо за предупреждение.</p><p></p><p>Когда телеграфист ушёл, Нестор сказал Чубенке:</p><p></p><p>— Вот, Алёша, благодарность, пил, ел у меня, а в гости позвал — капкан настроил. Как это?</p><p></p><p>— Ведомо, батька, большевики все по своему вождю равняются.</p><p></p><p><em><strong>17. Союз с Григорьевым</strong></em></p><p>На Правобережье Нестора отыскал его бывший начальник штаба Белаш. Махно был рад встрече, обнял его:</p><p></p><p>— Ну что, Виктор, сдал фронт большевикам?</p><p></p><p>— Сдал, Нестор Иванович.</p><p></p><p>— Кому?</p><p></p><p>— Круссеру. Всё по акту. Фронт по линии Бердянск—Новоспасовка—Пологи—Гуляйполе—Гайчур—Покровское.</p><p></p><p>— Это так попятились?</p><p></p><p>— А ты как думал? После твоего ухода в полках брожение началось. Все 11 полков вместе с командирами и с оружием в акт вписал. Круссер за голову хватался: «Как это так, у Петренко 4 тысячи бойцов, из них 3 тысячи без винтовок?!» А вот так, говорю. Сдал ему все три бронепоезда, все 3 батареи, 100 пулемётов, кассу 500 тысяч рублей и другое имущество. Всё чин чином, акт написали, заверили. Только собрался на фронт, а тут звонок от Ворошилова: «Сдал?» — спрашивает. Сдал, говорю, по акту. «Вези его в штарм». Мне, говорю, на фронт надо, пришлю с курьером. А он: «Тебе сказано, вези сам». Посоветовались с Долженко: что делать? А ну и нас как Озерова загребут. Но рассудили: тебя уже нет, мы вроде уже и не махновцы. Посоветовался с Круссером: езжай, говорит, заодно скажешь о нехватке оружия. Даёт нам классный вагон, охрану; отправились мы с Долженко. Прибыли в Александровск, вагон отцепили, выставили охрану. Пришли в штабарм, там заседание Реввоенсовета. Сидим в приёмной, дверь приоткрыта, всё слышно. Говорят об обстановке, она хреновая, к слову сказать. Поминают махновцев недобрым словом, кто-то вроде нас защищает, мол, рано поссорились с повстанцами. Мы с Долженко на углях сидим: возьмут нас — не возьмут? Кончилось совещание, выходят от Ворошилова военные и вдруг один ко мне с объятиями: «Виктор, как я рад!» Оказывается, товарищ, с которым мы против Корнилова дрались. То се. Я ему говорю, извини, браток, мне акт надо сдать Ворошилову. А Долженке мигнул: мол, не пропадём, эта шишка — мой друг. И уж повеселевший вошёл к командарму. Ворошилов спрашивает: «Что, знакомы с комиссаром?» А как же, говорю, вместе Корнилову хвост крутили. «Ну давай твой акт». Подал акт, он внимательно перечитал его и тоже удивился, что даже в самых благополучных полках половина бойцов без винтовок: «Как же вы воевали?» А вот так, говорю, и воевали. Потом давай за командиров спрашивать: кто такой Вдовиченко? Каков Калашников? Что за полк у Тахтамышева? Ну я, конечно, докладываю, ещё думаю, вроде не плохой командарм, всем интересуется, во всё вникает. Мне и в голову не вступило, что он просто время тянет, на прощанье ещё и козырнул мне: «Вы свободны, товарищ Белаш». Я, конечно, выхожу в приёмную, где меня Долженко ждёт. Он ещё вибрирует, я ему кажу большой палец: всё в порядке. Моего друга, комиссара, уже нет, не дождался. Ну, думаю, ещё увидимся. Идём на вокзал к нашему вагону, глядим, а он оцеплен, а наша вся охрана под арестом. «Эге, — говорит Долженко, — дело, брат, керосином пахнет. Давай задний ход, и ушли. Тут я понял, что не зря Ворошилов время тянул, чтоб там успели охрану разоружить, а потом уж с нами и делать нечего.</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 387848, member: 1"] — Значит, у них не было отпускных листов. — В том-то и дело, что были, но для чекистов это не оправдание, наоборот, улика — махновец. К стенке его. — Ну мы с этим разберёмся, — заверил Ворошилов. После ознакомления с работой штаба Махно пригласил гостей: — Прошу вас, товарищи, ко мне на обед. Соловья баснями не кормят. Все отправились пешком до дома комбрига и не скрывали удивления, когда вошли в простую хату с соломенной крышей. — Это вы тут живете? — спросил Каменев. — Да. А что? — Я полагал, своему батьке люди могли бы подобрать дом получше. — А нам итак люди помогали эту хату строить. Первую-то избу сожгли белые. А что касается домов, что от буржуев остались, мы в них госпиталя поустроили. Хорош бы я гусь был, если бы взял себе такой дом. И потом, я больше живу на колёсах, в вагоне. А это хата мамина. Знакомьтесь, это моя мама Евдокия Матвеевна. А это жена — Галина Андреевна, — представил Махно молодую красивую женщину, сразу залившуюся румянцем. Расселись за деревянный стол. Места хватило всем, даже адъютанту Лютому, пытавшемуся отказаться от обеда. — Я после, — молвил он, явно робея перед начальством. — Садись давай, — безапеляционно приказал Нестор, не переносивший самоунижения в ком бы то ни было. После обеда вышли во двор, некоторые закурили. — Я вот о чём хотел спросить вас, товарищ Махно, — постарался завести разговор Каменев. — У вас, говорят, очень много угля? — Есть. Врать не буду. — Может быть, поделитесь с Москвой, Петроградом? — Лев Борисович, однажды мы дарили центру эшелон с хлебом. И что? Нам в отдар и гайки не прислали. А ведь так дела не делаются. Мы готовы хоть завтра направить эшелон, но в обмен на патроны. — А хлеб? Хлеб готовы? — Это смотря какой урожай будет. — Ну со старого урожая. — Со старого обещать не могу. Ведь когда мы отступали с Юзовки, с нами ушли и шахтёры. Сейчас они сидят на нашей шее, им хлеб нужен. И что интересно, в повстанцы идти не хотят: «Наше дело кайло», а хлеба просят. Им говорим: «Так работайте хоть чего-то», отвечают: «Дайте шахту, будем работать». Кстати, если через две недели не освободим Донбасс, шахты накроются. Механизмы-то стоят, всё зальёт водой. — Ну Деникин вряд ли допустит это. Ему тоже уголь нужен для того же флота своего и союзного. Так что ваши иждивенцы вас на арапа берут. В 4 часа началось совещание сотрудников штаба и членов Гуляйпольского исполкома. Каменев поднялся из-за стола, сказал: — Товарищи, в Советской республике недавно введена высокая награда — Орден Боевого Красного Знамени, которым будут награждаться командиры и бойцы за успехи в ратном труде. Одними из первых удостаиваются этого ордена товарищи Нестор Махно и Василий Куриленко. В зале дружно захлопали, послышались возгласы: «Правильно!» — Слово для награждения предоставляется товарищу Ворошилову. Ворошилов извлёк из своей полевой сумки красную коробочку, подошёл к Махно, протянул для пожатия руку. — Товарищ Махно, по поручению Советского правительства и Реввоенсовета позвольте вручить вам награду республики — боевой орден № 4 за ваш вклад в дело разгрома врага. — Спасибо, — буркнул Нестор, принимая коробочку и засовывая её в карман френча. — Награду полагается носить на груди, — заметил Ворошилов. — И надеюсь этот орден будет не последним. — Я не за это воюю, — сказал холодно Нестор. Ворошилов с Каменевым переглянулись многозначительно, видимо, ожидали благодарности от награждаемого, а он уж как-то буднично отнёсся к процедуре, мало того, повернулся к залу и сказал: — Слово для доклада представляется товарищу Каменеву. Каменеву, освещавшему в своём докладе политику большевистской партии, пришлось нелегко. Его то и дело перекрывали выкриками и неудобными вопросами. Махно, ведший совещание, с трудом наводил порядок. А реплика Каменева о том, что «коммунисты тоже являются защитниками беднейшего крестьянства», вызвала возмущённое несогласие зала: — Ото нам така морока от цих защитников, шо портки злитают. — Шож воны наши защитники лошадей отымают? — Дэж воны булы, коли мы скот годувалы? А теперь на готовенькое пожалте. После Каменева слово взял Махно и постарался сгладить недружелюбную реакцию зала, понимая, чем может грозить неудовольствие высокого гостя для повстанчества — не только отказом в снабжении, но и новой волной охаивания махновщины в печати. Поэтому начал мягко: — Я во многом согласен с товарищем Каменевым. В том, что нам надо напрячь все силы на борьбу с Деникиным... Нестор повторил уже навязшие в зубах истины: поднять дисциплину, повысить боеготовность, ударить единым фронтом, но под конец всё же ввернул пожелание: — Конечно, сами мы очень рады принять любого революционера, но вот крестьянская масса не желает приезжих. И в силу своей специфичности не доверяет им. А поскольку наши повстанческие полки в основном состоят из крестьян, мы не можем с этим не считаться. Перед самым отъездом к Каменеву подошёл зам. председателя Гуляйпольского Исполкома Коган и спросил с болью: — Лев Борисович, зачем вы организовали эту постыдную травлю нашего революционного движения и наших действий? Это настолько гадко, вы же подрываете свой авторитет. — Товарищ Коган, что вы имеете в виду? — Вашу инспекцию и вот это. — Коган подал ему лист. — Это мы перехватили телефонограмму Александровских коммунистов в Харьков, в адрес Губчека. Телефонограмма гласила: «Сегодня 7-го мая 2-тысячная банда махновцев с пулемётами и орудиями движется на Александровск. В городе мобилизованы все коммунисты, стоим на страже. Ждём зависящих от вас распоряжений». — Ну и ну, — покачал головой Каменев. — Сегодня как раз 7-е, Лев Борисович, уж не вы ли вели эту «банду», — съязвил Коган. — Ну ладно, друг мой, что вы уж так. Не обращайте внимания. — Как не обращать, когда во всём этом видна целенаправленная травля махновцев, которые на фронте держат 130-километровый участок. Это называется — удар в спину. Когда экспедиция проверяющих уехала на станцию, Озеров подступил к Махно: — Почему вы не подняли вопроса о присвоении нам статуса дивизии? Ведь у нас уже 11 полков. — Потому что это бесполезно. Неужли ты не видишь, что нас загоняют в угол. Скачко уже замену подготовили, скоро и мне пришлют. — А орден? — Что орден? Цацка эта? Сластят пилюлю, Яша. Неужто не понятно. — Но без вас всё рассыплется. — Значит, хреновая была бригада, если без меня рассыплется. Не в настроении воротился Нестор домой. В горнице на уже прибранном столе ждала его бутылка самогонки и ласковая Галина Андреевна. Мать принесла горшок с варениками. — Спасибо, мама. Неси себе и Гале стаканы. — Да какой я питух, сынок, — возразила было Евдокия Матвеевна. — Неси, неси, — глоток одолеешь. Нестор наполнил стаканы, плеснув матери именно на глоток. — Ну за всех нас, — сказал и выпил. Выпили и женщины. Мать ушла на кухню, Галя сказала: — Вот ты меня, Нестор, при всех ныне женой назвал. А какая ж я жена, сожительница, как и Тина. Нехорошо как-то получается. Отец если узнает, что мы живём с тобой без венчанья, ужасно рассердится, да и мама огорчится. — Ах, Галя, видишь как со временем у меня. Как-нибудь выкроим денёк, доскочим до Песчаного Брода, попрошу твоей руки у стариков. Будет тебе и венчанье и свадьба. Не горюй, люба моя. Галина постелила постель, взбила подушки. После горячих ласк мужа, тут же уснувшего, долго лежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и невольно прислушиваясь к тихим шагам часового, ходившего по двору. С некоторых пор батьку ни на час не оставляли без охраны. Днём возле него обязательно было не менее двух адъютантов, ночью сторожевой пост во дворе и патруль поблизости охраняли его сон, блюдя насколько возможно тишину. [I][B]14. Мятеж Григорьева[/B][/I] На следующий день 8 мая Нестора встретил в штабе возбуждённый Озеров: — Нестор Иванович, Григорьев поднял мятеж против Советской власти. Вот телеграмма. — А ты чего сияешь, как новый алтын? — Так это о чём говорит? О том, что у народа лопнуло терпение. Махно прочёл телеграмму, вздохнул: — Рановато он выскочил, рановато. — Почему? — Ты что, не понимаешь? Это же помощь Деникину. Сейчас же свяжись с полками, и тех командиров, кто сможет, вызови на военный совет. — Сюда? — Нет, в Мариуполь. Между тем мятеж с каждым днём, с каждым часом разрастался, и вскоре от Григорьева пришла телеграмма на имя Махно: «От комиссаров, чрезвычаек не было житья, коммунисты диктаторствовали, мои войска не выдержали и сами начали бить чрезвычайки и комиссаров... Не пора ли вам, батька Махно, сказать веское слово тем, кто вместо власти народа устанавливает диктатуру отдельной партии. Атаман Григорьев». «Прав, сукин сын, кругом прав, — думал с горечью Нестор, — но рано, ох, рано. У белых праздник, не зря сразу ринулись на Бешево». Утром 12 мая в Мариуполе, в гостинице, открылся войсковой съезд махновцев. Белаш предложил для повестки дня три вопроса, предварительно согласовав их с батькой: 1) Текущий момент и григорьевщина; 2) Перезаключение договора с Совправительством; 3) Реорганизация 3-й Заднепровской бригады Махно в дивизию. Первым, как водится, взял слово Махно: — Товарищи, большевистское правительство наложило руку на все богатства страны и распоряжается ими как собственными. Вместо помещиков и буржуазии на нашу шею садится партийная бюрократия. Она тиранит народ, не даёт свободно дышать повстанчеству. Издевательство над нами и григорьевцами большевистского командования и произвол Чека — всё говорит о возврате к тирании. Я зачитаю вам телеграмму Григорьева... После зачтения телеграммы Нестор продолжил: — Григорьев восстал против Советской власти и уже занял Екатеринослав, где ещё до его прихода восстал 57-й Черноморский полк, изгнавший из города командарма-2 вместе с его штабом. Гарнизон перешёл на сторону восставших, освободившийся из тюрьмы товарищ Максюта объявил город во власти Григорьева. Я уверен, многие из присутствующих в душе согласны с его универсалом. Но, товарищи, как быть с белогвардейцами? В тот же день как вспыхнул мятеж, они усилили давление на наш фронт и отбили у нас Бешево. Кто виноват в григорьевщине, кто подготовил почву для мятежа? Комиссары и чекисты. Сейчас они усыпляют нас тем, что зачисляют Григорьева в мятежники, изменники, бандиты и даже в белогвардейцы. Я считаю вооружённое выступление Григорьева преждевременным и недостойным революционера. Мы ещё не знаем его политической физиономии, его отношения к Деникину. Поэтому я предлагаю послать к нему делегацию, которая смогла бы ознакомиться с ситуацией на месте, а нам воздержаться пока от вынесения ему приговора. Махно, читавший во время доклада длинные телеграммы Каменева с комплиментами ему и его отрядам, в которые плохо верилось, устало опустился в кресло, молвив: — Решайте, товарищи. После него вскочил Озеров, держа в руке бумагу. — Товарищи, у меня в руках универсал Григорьева, который я лично не могу читать без волнения. Вот его обращение к крестьянину: «...Ты трудишься день и ночь, ты светишь лучиной, ты ходишь в лаптях, пьёшь чай без сахара, но те, кто обещает тебе светлое будущее, эксплуатируют тебя — посылают воевать, с оружием в руках забирают твой хлеб, реквизируют твою скотину и нахально убеждают тебя, что всё это для блага народа. Труженик! Посмотри вокруг: всюду неправда. Народ украинский, бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни личности, ни партии. Да здравствует диктатура трудящегося народа!» Товарищи, разве это не так? Ясно, что выступление Григорьева — массовое, народное. У него только регулярных войск 16 тысяч штыков, 60 орудий, 10 бронепоездов, а численность отдельных отрядов не поддаётся учёту. Григорьев занял Екатеринослав, Чигирин, Черкассы, Кременчуг, Кобеляки. Двинулся на Киев и занял Корсунь и Мироновку. Мы должны поддержать атамана словом и делом, ибо он наш друг. Им руководит наша партия эсеров, партия за Григорьева, и коль мы с вами в союзе — помогите нам. И хотя речь Озерова была взволнованной и энергичной, аплодисментов не было. За ним выступил Михалев-Павленко, заместитель начальника штаба, и высказал мнение, что надо помирить Григорьева с Советской властью. — Ты что несёшь, мальчишка? — рассердился Нестор. — Он перебил всех комиссаров, поднял почти всё Правобережье. О каком примирении может идти речь? И в решении по первому вопросу приняли предложение батьки, как наиболее взвешенное: послать к Григорьеву делегацию для выяснения его отношения к Деникину. По второму вопросу практически единогласно проголосовали за перезаключение договора с Совправительством по части расширения военных прав махновщины и автономии шести уездов, находящихся под юрисдикцией повстанцев. — Насчёт автономии рогами упрутся коммунисты, — заметил Белаш. — Кто знает. Давно ли они носились с Григорьевым как с писаной торбой: герой, герой, — сказал Нестор. — А теперь сразу: предатель. Теперь-то, когда за них взялся Григорьев, может, и уступят нам. Белаш, сидевший в президиуме, встал, прошёл к трибуне с бумагами: — Товарищи, отрешения настоящего съезда зависит судьба не только повстанчества, но и Южного фронта, а может быть, и революции, — начал он. — Колчак подходит к Волге, Шкуро и Слащёв рвут наш фронт. Деникин занял Луганск и отбросил 8-ю армию на Донец, 9-я отступила за Маныч, 10-я дерётся с Врангелем в районе Великокняжеской. Положение такое, что вот-вот начнётся общее наступление врага. Мы раньше недооценивали силы Деникина, не видели его тыловых формирований и помощи ему Антанты. Разведка доносит нам о движении к фронту новых кавалерийских колонн, новых эшелонов. А что даём фронту мы? Необузданную партизанщину, грызню и склоки. Налицо у нас внутренний фронт, товарищи — григорьевский. Озеров и иже с ним утверждают, что Григорьевым руководит партия левых эсеров, я же считаю, что за спиной Григорьева если не сам Деникин, то его офицеры. Так что и слепому ясно, григорьевщина — это контрреволюция. Из этого надо исходить в наших действиях, а не ругать большевиков; какие бы они ни были — они наши союзники. Поэтому я призываю; первое — оружием протестовать против Григорьева, второе — сохранить дружественные связи с большевиками и третье — нашу бригаду развернуть в дивизию. Не далее как вчера я говорил по телефону с командармом, и он дал на это добро. — Наконец-то, — послышались одобрительные голоса из зала. — Уж не Григорьев ли выдавил из них это согласие. — Мы сегодня, товарищи, — продолжал Белаш, — располагаем резервом, вместе с безоружными, 50 тысячами бойцов. По штату Красной Армии мы имеем право даже на армию. Но, как говорится, Москва не сразу строилась. Давайте развернём пока дивизию и наименуем её Первая Украинская Повстанческая дивизия имени батьки Махно. В состав её войдут три бригады. По командирам имеет слово Нестор Иванович. Махно не пошёл к трибуне, а, встав за столом, начал зачитывать с листа, видимо, заранее оговорённые кандидатуры командиров бригад: — Командиром первой предлагается Василий Куриленко, вторым комбригом будет Виктор Белаш, комбригом третьей — Петренко-Платонов. Я думаю, возражений не будет. Эти товарищи показали себя только с лучшей стороны. — А кто же тогда вместо Белаша на штаб? — послышался вопрос. — Штаб возглавит Озеров. — Он же эсер. — Ну и что? А привёз нам его большевик Дыбенко с самой лучшей аттестацией. Мы не можем уподобляться коммунистам, сажая на все должности только анархистов. Хорошему специалисту мы всегда рады, к какой бы партии он не принадлежал. Лишь бы не был монархистом и черносотенцем. Яков Васильевич показал себя с лучшей стороны. Так что, Виктор, передавай ему все дела и впрягайся полностью в боевую работу. — А кого пошлём к Григорьеву? — спросил Озеров. — Главой делегации, конечно, Алексея Чубенко. Он у нас по части дипломатии дока. Остальных пусть съезд предлагает. Ещё человек трёх-четырёх и довольно. Съезд предложил Михалева-Павленко, Симоненко, Чермалыка и Коровицкого. После принятия решений и резолюций по всем вопросам уже далеко за полночь стали расходиться и разъезжаться делегаты. Новоиспечённых комбригов Махно пригласил к себе в номер вместе с начальником штаба. Рассадив всех, Нестор сказал: — Полагается новых комбригов обмыть, но сначала закончим с делами. Итак, комбриг Куриленко, под твоим началом будет четыре полка 7-й и 8-й Заднепровские, Новоспасовский и Греческий, это 10 тысяч штыков, 200 сабель, 40 пулемётов и катер. Поскольку твой фронт пройдёт по берегу моря на 60 километров, твоя задача — зорко следить за противником и не допустить высадки десанта. И ещё твой участок — 15 вёрст против Дона. Ясно? — Ясно, Нестор Иванович, но почему всего 200 сабель, когда я с ними обскачу берег? — А катер? И потом, Василий Васильевич, ты же кавалерист и можешь в два счёта удвоить, утроить сабли. Я тебя знаю. Теперь комбриг-2, Виктор Белаш, у тебя, пожалуй, самый ответственный участок, что-то он полюбился генералу Шкуро, поэтому у тебя будет 13 тысяч штыков, 50 пулемётов, 2 бронепоезда и Тоже 4 полка, из них один кавалерийский в 700 сабель, чтобы ты мог хоть как-то противостоять Шкуро. — Патронов бы, — с горечью вздохнул Белаш. — За патронами организуй диверсионные группы и засылай к белым в тыл, иного выхода нет. Ставя группам одну задачу: нападение только на склады с боеприпасами. На красных, я вижу, надеяться нечего. Теперь, комбриг-3, Петренко, у тебя будет три полка — Покровский, Ореховский и Паталахи, всего 5 тысяч штыков, 50 сабель и 10 пулемётов. Ты, Петро, занимаешь стык между 1-й и 2-й бригадами по фронту не более 10 вёрст. — Но когда же наконец штабарм помимо указаний и телеграмм пришлёт нам наконец патроны? — возмутился Петренко. — Спроси, что полегче, — сказал Махно. — У нас уже возникла идея организовать в Гуляйполе свои заводы по выпуску оружия. Шашки, сабли на заводе Кригера уже начинаем ковать. В перспективе патронный бы завод построить, чтоб Москве не кланяться. Да где найти специалистов? Да, чуть не забыл, Виктор, тебе придаётся аэроплан, используй его для разведки Деникинского тыла. Но сам чтоб не летал. Слышишь? Не дай бог собьют, обезглавишь бригаду. — А ты-то не на нём ли как-то летел из Мариуполя, — напомнил Белаш. — Я летел в Гуляйполе по своему тылу. Сравнил тоже. Узнаю что летаешь, накажу. — Пора кончать, батько, — сказал позёвывая Куриленко. — Вот-вот солнце взойдёт, надо хоть часок вздремнуть. — А обмывка? — В другой раз, и так голова от съезда вспухла. И все согласились с Куриленко, что с утра пить самогон не хорошо: какой пример от того рядовым? Махно не возражал. [I][B]15. Ату их![/B][/I] Советская республика находилась в отчаянном положении. Только на подавление григорьевского мятежа было брошено 30 тысяч штыков, кроме этого 84 тысячи были отвлечены на усмирение крестьянских восстаний, беспрерывно вспыхивавших то в одной, то в другой, а то и сразу в нескольких губерниях. Всё упиралось в землю, которую большевики безвозмездно обещали крестьянам, идя к власти, и отобрали, взяв власть. Особенно возмущали крестьян действия продотрядов, бесцеремонно выгребающих из амбаров с таким трудом выращенный хлеб. В этот неугасающий костёр народного возмущения подбрасывали горючего материала и чекисты своей жестокостью. Только в Махновии — куда де-факто входило шесть уездов Екатеринославской губернии и куда, по понятным причинам, боялись совать нос продотрядчики, а всё руководство избиралось самим населением, всё складывалось по-другому. Крестьяне, понимавшие, что с приходом Деникина вернутся помещики, не только всячески поддерживали Повстанческую армию, но и собрали 200 вагонов хлеба и отправили своему побратиму — Революционному Петрограду! (С лёгкой руки Махно Гуляйполе считалось «вторым революционным Питером».) Сразу после съезда Махно вызвал к себе Белаша, обрадовал новостью: — Наконец-то командарм расщедрился, прислал нам 1-й Советский полк под командой Чайки, я отдаю его тебе. И кроме того, 200 тысяч патронов, берданок и винтовок «Гру». — Двести тысяч! — обрадовался Белаш. — Вот это подарок! — Особо не прыгай, — осадил Нестор. — Не всё тебе. Надо поделиться и с Куриленкой, и с Петренко. — Ну а сколько нам-то всё же? — Тебе больше всех даём — 100 тысяч патронов и тысячу винтовок. Но и тебе же самое ответственное задание — взять Кутейниково и удерживать его как можно дольше. Так что бери 1-й Советский, патроны и винтовки у Ольховика и вперёд. Учти, взяв Кутейниково, мы берём Деникина за горло. — Зачем же тогда у меня забрали «Спартака»? Как бы он теперь пригодился. — Бронепоезд у нас попросил командарм на Григорьева. Не мог же я отказать. Может, за него он нам и подкинул патроны. 15 мая бригада Белаша взяла Кутейниково и всю дорогу до Амвросиевки. Однако удержать это «горло Деникина» долго не смогли. В тыл красным снова прорвался Шкуро, имея 7 тысяч сабель, 2 танка и 16 орудий — всё только что было получено от Антанты. В первом же бою полностью был вырублен 1-й Советский полк и подкрепление повстанцев с берданками, высланное на выручку Чайки. Слишком неравные были силы. Громя слабые части 13-й армии, Шкуро углубился далеко в её тыл и, заняв Межевую, фактически навис над тылом 1-й Повстанческой дивизии имени батьки Махно. Белыми был пущен слух, что они якобы идут на соединение с Григорьевым. В действительности корпус повернул на юг. Одновременно с этим к Бердянску подошли военные корабли и обстреляли его. Что мог противопоставить им Каретников, имевший катер и два тральщика, один из которых во время обстрела был потоплен прямо в порту. В Гуляйполе срочно формировался полк, насчитывавший 2 тысячи штыков. Его командиром был назначен Веретельников. Махно, провожая полк, наставлял его: — Учти, Шкуро прорвался через 13-ю армию почти без потерь. Займи Святодуховку и стой насмерть. — А кроме моего полка разве никого нет против Шкуро? — Почему? Из 2-й бригады на Янисоль брошены Греческий полк и Морозовский кавалерийский. Именно сейчас они, наверное, дерутся. Не знаю, долго ли продержатся. Так что ты будешь как бы во втором эшелоне. Тебе будет легче и одновременно ответственнее, за спиной у тебя уже Гуляйполе. Белаш не случайно направил под Янисоль Греческий полк. Он знал, это в первый прорыв шкуровцы так поиздевались над греческим населением, столько повесили и порасстреляли там, что бойцы полка горели ненавистью к белым и сами рвались отомстить. 21 мая в распоряжение комбрига-2 Белаша прибыли резервы — всего около 3 тысяч штыков. Командование этой группой он поручил Паталахе, приказав занять линию между Каракубой и Гайчуром. 22 мая Белаша вызвал в Гуляйполе начдив. Едва он там появился, как Махно сказал: — Быстро в машину, едем в Святодуховку, там на заставу явился кто-то из погибшего полка Чайки. Вместе с ним на заднем сиденье автомобиля сели адъютанты начдива Лютый и Василевский с ручными пулемётами «льюис» и большим запасом лент. До Святодухова от Гуляйполя было 35 километров, и автомобиль быстро домчал их до села. На заставе оказался грек, одетый в английскую форму. Увидев Махно, он вскочил и, побледнев, протянув ему пакет: — Товарищ Махно, это велено передать вам. — От кого? — От Шкуро. — А мне звонили, сказали из 9-го полка. — Я и есть из 9-го полка. — Что было с полком? — В Керменчике нас окружили шкуровцы, у нас кончились патроны, мы дрались штыками, прикладами, но нас изрубили почти всех. Меня пленили, видимо, ради этого пакета... для вас. — А что с Морозовским полком. Он-то дрался? — Морозовцы дрались как львы. Но разве 700 сабель могли противостоять нескольким тысячам. Они погибли, но и шкуровцев порубили немало. — Так этот пакет от Шкуро? — Не знаю, но мне его вручил в штабе Шкуро полковник какой-то и сказал, чтоб я передал его лично вам: за это, сказал он, мы и отпускаем тебя. — Так, почитаем, — сказал Махно, разрывая пакет. — Атаману Махно, военная, оперативная. Будучи, как и Вы, простым русским человеком, быстро выдвинувшимся из неизвестности, генерал Шкуро всегда следил за Вашим быстрым возвышением, рекомендующим Вас, как незаурядного русского самородка. Но, к сожалению, Вы пошли по ложному пути, будучи вовлечены в движение, губящее Россию... Это всегда огорчало генерала Шкуро, но на этих днях он с радостью узнал, что Вы одумались и вместе с доблестным атаманом Григорьевым объявили лозунг: «Бей жидов, коммунистов, комиссаров, чрезвычайки»... Генерал Шкуро находит, что с принятием Вами этих лозунгов — нам не из-за чего воевать. Генерал Шкуро предлагает Вам войти в переговоры...» Махно отшвырнул письмо, вскричал со злостью: — Ах, подлецы. — А что я говорил тебе о Григорьеве, — сказал Белаш, — что за спиной его Деникин. Вот из этого письма всё ясно обрисовалось. В это время перед домом грохнул взрыв, в окне посыпались стёкла. Махно и Белаш выскочили на улицу, стоявшие в автомобиле Лютый и Василевский чуть не хором закричали: — Батька, сюда-а! Над селом промчался аэроплан. На окраине появился танк, там началась стрельба. Полк Веретельникова занял оборону. — Надо мигом в Гуляйполе, — крикнул Махно Белашу. — Нужна подмога. Живо в машину. Автомобиль выскочил из деревни, но дорога на Гуляйполе уже была перерезана кавалеристами Шкуро. Они кинулись к машине, но были встречены пулемётным огнём. Один из «льюисов» схватил Махно и стрелял короткими очередями по конникам. Там валились кони, несколько всадников тоже упали. Они почти проскочили казаков, как неожиданно лопнула шина. Шофёр был в растерянности. — Запасное есть? — крикнул Махно. — Есть. — Так чего стоишь? Живо меняй! Василевский, помоги ему. Петя, я на эту сторону, ты на ту. Виктор, кинь мне ещё ленту. Нестор вставил в пулемёт ленту и, лёжа на земле, отстреливался довольно метко. Лютый держал оборону с другой стороны машины. — Главное — не подпускай их, — кричал Нестор. — Не подпускай близко. Виктор, ещё ленту. Белаш пригнувшись выхватил ещё ленту с заднего сиденья, бросил Нестору. — Сколько там ещё осталось? Лютый услышал вопрос батьки, хотя и лежал на другой стороне автомобиля, крикнул: — Было двадцать. — Годится, — отвечал Махно, нажимая на спусковой крючок. Пулемёты, слава богу, были исправны и работали безотказно. В это время шофёр с Василевским сняли колесо, поставили запасное и в две руки закручивали гайки. — Только б не пробили другое, — бормотал шофёр. — Всё! Готово, — крикнул Василевский, забрасывая в кузов ключи. — По местам. Автомобиль побежал, набирая скорость, Махно вернул пулемёт Василевскому: — Держите оборону сзади, если вздумают догонять. Однако казаки не стали догонять, и так потеряв не менее десятка человек и нескольких лошадей. А вот казак, видимо, потерявший коня, вдруг обнаружился впереди на обочине и кинулся бежать. — Догони его, — приказал Махно шофёру. Тот свернул с дороги и помчался степью, Нестор вытащил маузер и выстрелил над головой убегавшего: — Стой, убью! Казак остановился, поднял руки. Когда машина встала возле него, Махно спросил: — Откуда, станишник? — С Кубани, ваш бродь. — Я не ваш бродь, я батько Махно. Садись, подвезу. Там сдай хлопцам оружие. Казак влез на заднее сиденье к адъютантам, отдал Лютому шашку. — А пистолет или наган? — спросил Лютый. — Откуда? Я ж не ахвицер. У мэне карабин був. — А где карабин? — Так вин на седле. Ой, господи, — застонал, вдруг вспомнив о потере казак, — такого коня сгубыв. А? Мово ридного Гнедка, таке разумно було, таке ласково. — Конь-то у тебя разумный был, — обернулся Махно. — А каков ты-то? — А шо я? — А то вижу по рукам, хлебороб поди? — Точно. — Что ж ты на таких же трудяг, как ты, с шашкой да с карабином? Когда домчались в Гуляйполе, Махно обернулся к Лютому: — Сдай его Голику, да не вели дюже... Може, что дельное выпытает. А ты, Виктор, немедленно собери в клуб набатовцев и наших анархистов. И обязательно Марка Мрачного и командиров их отрядов Чередняка и Приходьку-Шубу. Нечего им отсиживаться за нашими спинами. Всех на фронт. Вечером в клубе открылось совместное заседание анархических групп «Набат» и «Гуляйпольского союза анархистов». Белаш, предвидевший трудный разговор, приказал перед этим караульной роте с оружием окружить клуб. — Товарищи, — обратился Белаш к анархистам, — мы только что с батькой из Святодухова, там сейчас идёт бой со Шкуро, у которого помимо конницы есть танки и самолёты. Завтра утром отряды Чередняка и Приходько, к слову, вооружённые лучше полка Веретельникова, дерущегося в Святодухове, должны немедленно выступить на фронт. — А вы нам давали это оружие? — послышался голос. Белаш продолжал, оставив выкрик без внимания: — Раньше вы отговаривались, что подчиняетесь Марку Мрачному. Вот он приехал и сидит перед вами. Товарищ Мрачный, отдайте приказ вашим отрядам. Марк поднялся, он вполне отвечал своей фамилии, молвил хриплым прокуренным голосом: — Приказываю отрядам Шубы и Чередняка немедленно выступить на фронт. И тут началось: — Марк, ты не видишь, что они в услужении у большевиков. — Мы не хотим служить Троцкому, этому узурпатору. — Он у власти, они у сласти, а мы воюй! — Товарищи, товарищи, давайте не будем шуметь, — призвал Белаш зал к порядку. И когда собрание относительно стихло, продолжал: — Сегодня, когда деникинцы в одном переходе от Гуляйполя, когда нависла угроза разгрома повстанческого района, мы должны забыть распри с большевиками, товарищи анархисты. Сегодня у вас маленький выбор: либо вы с большевиками, либо с Деникиным. Зал молчал, «выбирая», но всего несколько мгновений. Во втором ряду вскочил какой-то матрос с карабином за плечом, опоясанный патронной лентой: — Анархисты не признают никакой власти. Вы, товарищ Белаш, забыли наш основной лозунг. Вы ратуете за союз с ними, а ведомо ли вам, что они со стороны Днепра выставляют заградительные отряды, которые имеют приказ нас расстреливать, если мы начнём отступать. — Ведомо, — сказал Белаш, хотя впервые слышал об этом, — но надо было выкручиваться. — Эти отряды занимают вторую линию обороны, на случай прорыва Шкуро через наши порядки. А вы, товарищ матрос, отступать не будете, поскольку ещё и не наступали. — Мы не пойдём под Троцкого, — решительно рубанул рукой матрос и сел под одобрительный гул зала. — Ну что ж, — сказал сухо Белаш. — В таком случае мы вынуждены будем вас разоружить. — Только попробуйте. Белаш повернулся к повстанцу, стоявшему в выходных дверях: — Командуйте, товарищ начкар. Тот открыл дверь, скомандовал наружу: — Вперёд! И сразу в дверь один за другим стали появляться повстанцы с винтовками, устремляясь по проходам в зал. — Сейчас на фронте наши товарищи, — начал Белаш с металлом в голосе, — дерутся с врагом почти голыми руками. А вы здесь в тылу, держа в руках так нужное для боя оружие, теоретизируете идти или не идти. Не идите, чёрт с вами, но чтоб оружие было немедленно сдано. — Товарищи, товарищи, — вскричал, вскакивая. Мрачный. — Мы же свои, мы же все анархисты! — Анархисты дерутся на фронте, — чеканил Белаш. — А здесь я вижу дезертиров. — Ну что вы, ну что вы, — причитал Мрачный. — Чередняк? Шуба? Вы командиры или тряпки? На сцену вскочил Чередняк, сказал примирительно: — Товарищ Белаш, ну зачем так круто сразу? Можно и договориться миром. Верно, хлопцы? — обратился к залу. — Конечно! Верно! — зашумели оттуда. — Ну вот. А вы сразу: сдавай. Это не по-семейному. — В таком случае слушайте приказ: завтра в 6 утра в сопровождении бронепоезда выступаем в сторону Волновахи и с ходу вступаем в бой. Командиры Шуба и Чередняк обеспечивают 100-процентную явку. На станцию едем на тачанках, далее поездом. Всё. Над Гуляйполем появился самолёт без опознавательных знаков. На улицы высыпали из хат все жители: и стар и мал. Не каждый день является такое диво. Вдруг с самолёта белыми голубями посыпались листовки, разлетаясь широко над селом. Медленно, подобно снегу, стали опускаться на землю. В штаб влетел Аепетченко с листовкой в руке, ворвался в кабинет к Махно: — Батька, читай, — и, хлопнув ладонью, припечатал листовку к столу перед Нестором. Листовка гласила: «Из Киева Совнаркома. Срочно. Москва, Реввоенсовет Республики, копия Председателю Совета Обороны Ленину. На заседании совета Рабоче-Крестьянской обороны Украины от 25-го сего мая постановлено: 1) Ликвидировать махновщину в кратчайший срок. 2) Предложить командованию частей в течение суток разработать военный план ликвидации махновщины. 3) ЧК прифронтовой полосы организовать из своих отрядов полк, который должен быть немедленно брошен в район действия Махно. 4) Обратиться к Реввоенсовету Южфронта с предложением по координации действий по ликвидации Махно. 26 мая 1919 г. Председатель Совета обороны Украины Раковский». — Это что? — нахмурился Нестор. — Провокация? Живо ко мне Голика. И комиссара Петрова сюда. Вошёл Лев Голик, тоже с листовкой. Махно свирепо взглянул на него, словно это он был во всём виноват. — Что это значит? — Это значит, Нестор Иванович, что у них там, в Киеве, в высоком чине сидит деникинец. Эта телеграмма ещё не была вручена Ленину, как оказалась на столе у Деникина. Он и приказал её размножить и подкинуть нам. Вошёл Петров, он был взволнован, по лицу шли красные пятна. — Товарищ Петров, вы большевик, наш комиссар, объясните нам, что происходит? — Не понимаю, ничего не понимаю. Мы держим фронт, нас бросила армия... Это же... Это же контрреволюция... Я буду звонить Троцкому... — Не беспокойтесь, — зло усмехнулся Голик. — С ним всё согласовано. Или вы не читали газету, в которой он призывал, что с нами пора кончать? Петров сел к столу, обхватил голову: — Ничего не понимаю. Это же удар нам в спину... это вредительство... я выйду из партии, — бормотал он. — И сразу угодите к чекистам, — холодно заметил Нестор. — Раз дело упирается в Махно и только в Махно, я подаю рапорт главкому о своей отставке, пусть пришлют другого начдива, я сдам ему фронт. Яков Васильевич, вызови ко мне комбрига-2 Белаша. — Кстати, Нестор Иванович, у него наметился успех. Он занял Ново-Троицксе, а в Анадоле пленил 150 шкуровцев и взял 3 пулемёта. Кроме этого освободил Игнатвевку и Карань. — Поздравь его от меня. Пусть оставит за себя Давыдова и правится ко мне. А сейчас я буду писать заявление, прошу оставить меня. Все вышли, остались только адъютанты-телохранители Лютый и Троян. Махно взял ручку, придвинул к себе чистый лист, начал писать: «Я, оставаясь честным революционером, заявляю, что с 2-х часов дня 28 мая не считаю себя начальником дивизии. Предоставляю право каждой бригаде переходить в ведение командования Южфронта. Батько Махно». — Гаврюша, отнеси Озерову, пусть зарегистрирует и немедленно отправит телеграфом. Но через несколько минут в кабинет вошли Озеров и оперативники Чучко и Родионов. — Нестор Иванович, ну зачем же так, — заговорили они наперебой. — Нельзя бросать армию... Ну мало ли... — Братцы, вы ни хрена не поняли. Я не девица, чтоб капризничать. Дело серьёзное: Из-за меня могут пострадать многие. У большевиков слово «махновцы» стало почти ругательным. Я не имею права подставлять под огонь заградотрядов и чекистов 20 тысяч бойцов. Всё. Кончен разговор. Яков Васильевич, ты пока в моём подчинении, отправляй телеграмму. На следующий день к Махно явился Голик, у батьки сидели Белаш и Чучко. — Нестор Иванович, вот мы перехватили две телеграммы. Читай. «Реввоенсовет указывает, что действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определённый участок фронта 2-й армии, Махно своим заявлением вносит полную дезорганизацию в управление, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду Ревтрибунала. Реввоенсовет Южфронта В. Гиттис, А. Колегаев». — Ну вот я уже и преступник, — усмехнулся Нестор, беря в руки вторую телеграмму: «Харьков, тов. Ворошилову, тов. Межлауку. Кандидатуру Дыбенко для работы по ликвидации махновщины мы снимаем и предлагаем кандидатуру Ворошилова. Председатель Совета обороны Раковский». — Вот уже назначили нам и экзекутора. — Да, положеньице. С востока Деникин, с севера Шкуро, с запада заградотряды, а с юга на море эскадра Антанты. Они ж тебя не выпустят, Нестор. — Вот для этого я тебя и вызвал, принимай документацию, я теперь вне закона, вольный казак. — Куда ж ты? — На Правобережье, больше некуда. — К Григорьеву, что ли? — Там видно будет. В дверь заглянул Озеров: — Нестор Иванович, сними трубку, на проводе Троцкий. — A-а, главный закопёрщик. — Нестор снял трубку: — Батько Махно слушает. — Вы знаете, что Шкуро уже угрожает Харькову, — закричал в трубке голос Троцкого. — 13-я армия уворачивается от удара и с боем отходит за Донец. От Славянска до Гришина фронт открыт. Предлагаю вам с вашей дивизией занять этот участок и принять на себя ответственность за его судьбу. — Я не имею возможности это сделать, у нас именно от Шкуро большие потери. Он вырубил два полка; в связи с полным отсутствием боеприпасов повстанцы дерутся штыками и прикладами. На нашем участке от Азовского моря до станции Еленовки у противника одна пехотная и две конных дивизии при пулемётах, орудиях, танках, бронепоездах и даже аэропланах. Мы не можем бросить этот участок. — Я как Председатель Реввоенсовета приказываю вам немедленно занять указанный участок. — Это нереальный приказ, я не могу бросить свой фронт ради того, чтоб покрыть чьи-то грехи. — Я вам приказываю! Вы слышите? — Я слышу, не глухой. — Если вы не исполните, я вынужден буду отдать вас под суд. Махно разозлила эта, ещё одна угроза, он рявкнул в трубку: — А пошёл ты, мухомор, к чёртовой матери! — и бросил трубку. — Ну что? — спросил Белаш. — Что, что? Не слышал что ли? Сам напортачил, теперь хочет на нас свалить этот провал и отступление 13-й армии. — Ну уж это как водится. — Чучко, немедленно сообщи по бригадам, что я ухожу и чтоб не вздумали сниматься с фронта. Может, с моим уходом и обеспечение улучшится. Дай-то бог. [I][B]16. Равнение по вождю[/B][/I] Мария Никифорова так и не утвердила себя в качестве покровительницы «милосердия» и гуляйпольского наркома просвещения. Явилась к Махно уже с маузером на боку и даже с гранатой за поясом: — Нестор, может, хватит меня за дурочку держать? — Сейчас я тебя, Мария, и за умную не смогу. Я отставлен. — Плюй на это. Слушай сюда, мы с группой товарищей анархистов разработали гениальный план... — С какой это группой? — С Черняком, с Громовым, да и мой муж Бжостек Витольд чего-то стоит. У нас в группе собралось 60 человек, это в основном решительные и отчаянные головы, ты их знаешь. — Ну и что ж у вас за гениальный план? — Мы разбиваемся на три группы, я со своей проникаю в Крым. — Там уже белые, Дыбенко смотал удочки. — Плевать. Через Крым мы пробираемся в Ростов к ставке Деникина и взрываем её вместе с Антоном Ивановичем. Ты же знаешь, это я умею. — Ты думаешь, Деникину не найдут замену? Вон Корнилова под Екатеринодаром кокнули. И что? — Да не перебивай ты, слушай. Вторая группа во главе с Ковалевичем и Соболевым, кстати самая крупная, едет в Харьков, взрывает к чертям Чрезвычайку и освобождает наших товарищей из тюрьмы. Скажи, благородное это дело? — Согласен. Благородное. Я сам этим когда-то грешил. — Вот видишь. А третья, — группа Черняка и Громова, едет в Сибирь и отправляет к праотцам Колчака. Ну как? — Авантюристы вы, Мария. — Ты рассуждаешь как большевик. — Ты не очень-то, мать. Вон мигну Лютому, мигом вылетишь. — И ты ещё называешь себя анархистом, — прищурилась зло Мария. — На всех углах объявляешь войну власти. А сам-то кто? — Ну ладно. Что вам надо? — Нам нужны деньги. — И это говорит мне первый экспроприатор на Екатеринославщине. — Ладно, Махно, не остри. Всех буржуев, капиталистов поразогнали, у кого теперь возьмёшь? Что мне прикажешь делать, советский банк брать? — Но и у меня ведь деньги не свои, общественные. — А мы что? Идём на дело личное, что ли? — закричала Мария. — Идём на риск, а ты как Гобсек сидишь на мешке с деньгами. — Будешь оскорблять, адъютанты вышвырнут тебя. — Пусть попробуют, — заломила оглобли Никифорова. — Пётр, Гавря, — крикнул Нестор. На пороге появились Лютый с Трояном. Мария выхватила маузер, скомандовала: — Стоять на месте, иначе положу обоих. — Ты что сдурела? — разозлился Махно. — Сколько тебе надо? — Ну хотя бы 500 тысяч. — Какими? — Керенками. — Полмиллиона жирно будет. Обойдётесь 250 тысячами. Там у белых денежных мешков хватает, экснете кого-нибудь. Нестор махнул адъютантам: ступайте. Они вышли. Открыл сейф, отсчитал деньги, Мария стояла, заглядывая через его плечо. Засунув деньги в мешок, спросила: — Там у тебя какие патроны? — Где? — Ну в сейфе. — К маузеру. — Нестор, будь другом, дай хоть с полсотни. — А я потом где возьму? — Ну хотя бы тридцать, ну двадцать наконец. Махно вздохнув, открыл сейф, загрёб горстью патроны. — Держи. — Вот спасибо, я хоть маузер заряжу. — Так у тебя что? Он был незаряжен? — Как видишь, — хрипло засмеялась Мария. — Вот же паразитка, — засмеялся Нестор. — На пушку взяла нас. — У тебя научилась, вы Шкуро только на пушку и брали. Вояки. (Больше свидеться Нестору с Марией Никифоровой было не суждено. В Симферополе она была опознана каким-то её бывшим «клиентом» и по доносу арестована вместе с мужем. По приказу Слащёва оба были повешены). Чтобы не выглядеть перед народом дезертиром, Махно не отказал себе в удовольствии проехаться на тачанке по тыловым сёлам, организуя в них митинги, на которых громогласно зачитывал антимахновские приказы и листовки, исходившие как от красных, так и от белых, и ставил перед крестьянами вопрос: «Как мне быть?» И нередко слышал то, что хотел услышать: — Бей, батька, и тех и других. Перед тем как уйти на правый берег, Махно отправил жену Галину к её родителям в село Песчаный Брод: — Жди меня там, Галочка-серденько. Будет свободный час, заскочу, сыграем свадьбу, ублажим твоих стариков. Выйдя к Днепру, Махно имел отряд в 600 человек (при желании он мог бы увести в десять раз больше), одно орудие,. 20 пулемётов «Максим», установленных на тачанки. Перед самой переправой его догнал Щусь с отрядом в 250 сабель. — Я с тобой, батька. — А фронт? — Нехай его Троцкий держит. Своему старому боевому товарищу Махно не мог отказать, хотя большинству желающих уйти с ним говорил: — На фронт, на фронт, хлопцы. 24 июня через Кичкасский мост прошёл в боевом порядке отряд Махно, не имея ни одного снаряда к пушке и патронов к пулемётам. И здесь Нестор оказался щепетилен: «На фронте они нужнее». Отряд остановился в колонии Кичкас, сюда на следующий день прибыл на тачанках Фома Кожин с пулемётной командой. — И ты? — удивился Нестор. — А что делать, батька? За мной явились архангелы из Чека, хлопцы намяли им бока. — Хорошая рифма, — засмеялся Махно. — А чё смеёшься? Вон твой штаб без рифмы-то уже загребли. — Чекисты? — Если бы. Ворошилов вызвал для отчёта и всех в трибунал: и Озерова, и Михалева, и Бурдыгу. Там в 24 часа и к стенке. — За что? — Как за что? Открытие фронта. — Ну что ж, — прищурился зло Нестор. — Встречу Ворошилова, своей рукой кокну. — Гляди, батька, он теперь за тобой главный охотник. Ждал-то тебя с отчётом. — Нашли дурака. Через три дня к Махно прибыл Дыбенко, а с ним товарищи Антонов и Медведев и полувзвод охраны. Велев сопровождающим оставить его наедине с батькой, он заговорил: — Я держу своё честное слово, Нестор. Помнишь, я говорил тебе, что предупрежу тебя, если что. — Помню, Павел Ефимович. — Ты объявлен вне закона и приказано, где б тебя ни увидеть, брать под арест или расстрелять. — Так ты что приехал? Расстреливать или брать? — Я ж тебе сказал, чтоб исполнить своё честное слово. — И ты знаешь, что мне инкриминируется? — Знаю. — Что? — Открытие фронта. — Если честно, Павел Ефимович, это надо тебе клеить. Это ты бросил Крым и драпаешь оттуда во все лопатки. — Мне был приказ. — Приказывать они умеют. А вот что касается твоего успешного выхода, ты должен благодарить махновцев. Да, да, как нас ни давили Шкуро и Слащёв, мы не давали им прорваться к Мелитополю, зная, что если возьмут этот город — всё. Твоя армия будет в мешке, а завязки от мешка у Деникина. Если б не мои махновцы, ты бы уже болтался на фонаре в Симферополе. — Ну ладно, если это так, то спасибо. Чего горячиться? — Хочешь знать, кто развалил фронт? — Ну говори. — Троцкий с Ворошиловым. Как только этот предреввоенсовета явился, он сбагрил Антонова-Овсеенко и командарма-2 Скачко, якобы за некомпетентность. На армию поставил этого лицемера и дуба Ворошилова, мало того, даже номер армии изменил, была 2-я, стала 14-я. Что ни говори, а Антонов-Овсеенко и Скачко понимали важность нашего участка, чем могли помогали. А Троцкий полностью прекратил всякое снабжение моей армии. Если мы добывали патроны, то только у деникинцев. Нет, Павел, этот генерал генералов, как именуют Троцкого в нашей газете, хотел того он или нет, сослужил службу Деникину. Именно из-за него Красная Армия откатывается на север. Деникин, наверное, не одно «спасибо» по его адресу сказал. А что сделал командарм-14 Ворошилов? Он вызвал мой штаб для отчёта и всех расстрелял. И первым — твоего протеже Озерова. — Якова? -— Ну да. А ведь он неплохо знал штабное дело, практически руководил фронтом в 130 километров. А заработал пулю в затылок. — Жаль, очень жаль мужика, — вздохнул Дыбенко. — Я ведь с чем прибыл к тебе, Нестор. Ты бы ушёл из Кичкаса. Ты же, в сущности, заткнул переправу. — Угу. Вам драпать мешаю, — съязвил Махно. — Видишь ли, я против тебя не хочу применять силу. А за мост с меня спросят. — Эх, Павел Ефимович, не говорил ли я тебе: не лезь в Крым. Был бы ты здесь, мы бы разнесли в пух и прах Деникина, пока он не оперился. А сейчас у него такая пробивная сила, что несколько красных армий улепётывают, пятки в задницу влипают. У него только кавалерийских корпусов пять, а генералы — не нам чета. — А ты вроде радуешься, что красные отступают? — Да, радуюсь, что он вас, дураков, учит, как надо воевать. — Выходит, ты за белых? — Нет, Павел, нынче я ни за красных, объявивших меня вне закона, ни за белых тем более; сам за себя. Вы меня загнали в угол, дорогой начдив, и знаешь что, езжай-ка ты к своим, и уж в бою мне не попадайся. Очень прошу. — Гы что, пугаешь меня? — Не пугаю. Я знаю, ты храбрец хоть куда, но на моём пути лучше не возникай. Я из маузера на 100 шагов яблоко простреливаю, а уж по твоему кочану и с 200 не промахнусь. — Ну спасибо за предупреждение, — поднялся, криво усмехаясь, Дыбенко. — Хоть честно говоришь. — Я не большевик, Павел Ефимович, а честный революционер. Это вы говорите одно, а делаете другое. Что касается Кичкаса, я завтра же уйду, не стану портить тебе карьеру. Уже на пороге Дыбенко обернулся: — А знаешь, Нестор Иванович, у меня есть прекрасное крымское вино. Может, заглянешь ко мне, раздавим пару бутылок. Я у тебя был в гостях, тебе надо отгащивать. — А где ты сейчас? — В Никополе. — Потом за меня тебе голову оторвут. — А кто узнает? — Спасибо, Паша. Подумаю. — Так я жду, — махнул рукой Дыбенко и вышел. Он тут же уехал, а приехавшие с ним Медведев и Антонов не спеша ходили по колонии, заглядывая во дворы, и наконец, кажется, нашли, что искали. Весь двор был забит тачанками, из которых торчали рыла пулемётов. Понимающе переглянулись: здесь. Поймали проходившего бойца: — Вы не из пулемётной команды, товарищ? — Да. А что? — Пригласите, пожалуйста, товарища Кожина. — Да вы проходите в хату. — Нет. Его батька вызывает. — Я скажу ему. Антонов с Медведевым сразу отошли от ворот к плетню соседней усадьбы. Кожин появился на улице, отирая усы, видимо, только что обедал. И направился в сторону штаба. Когда поравнялся с Антоновым и его спутником, Медведев, отделившись от плетня, сказал: — Товарищ Кожин, на секундочку. — Да, я слушаю, — остановился Фома. Они подошли, Антонов сказал негромко, но внятно: — Вы арестованы. — И не вздумайте кричать, — посоветовал Медведев, суя под бок Фоме ствол нагана. — Стреляю без предупреждения. — Спасибо за совет, — ответил Кожин. — И куда мы? — Пока вот в этот переулок. Слишком самонадеянными оказались чекисты. Адъютант Кожина, задержавшийся в избе, кинулся догонять командира и увидел задержание Фомы. Тут же воротился в избу, крикнул: — Хлопцы, командира опять взяли. — Вот же ****, — выругался кто-то. — Кончать их надо. И тут же более десятка повстанцев выбежали из хаты и кинулись вдогонку. Свернули в переулок, увидели впереди Кожина, ведомого двумя «архангелами». Прибавили шагу, и тут же у многих появилось в руках оружие. Кто-то догадавшись, что Кожина ведут «под стволом», пробормотал: — Ванька жварь... опередить могут, сволочи. Адъютант вскинул маузер и не останавливаясь выстрелил в спину Медведеву. Тот упал, а Кожин, мгновенно оборотившись, вцепился в Антонова и повалил его на землю. Набежавшие пулемётчики добили Медведева и, избив обезоруженного Антонова, толкнули к плетню. Он всё время повторял: — У нас есть ордер... у нас ордер. — А мы тебя без ордера, сволочь. А Кожин всё же явился к Махно, никак не связывая арест с вызовом к начдиву. — Ты звал, батька? — Нет. Но ты вовремя пришёл. — А ко мне опять арахангелы явились. — Чекисты? — удивился Махно. — Они самые. — Где они? Кожин указал вверх. — Ну и правильно, молодцы. Не хватало ещё в нашем лагере этих опричников. Слушай, Фома, я что хотел спросить, коль ты пулемётный начальник, у тебя хоть есть ленты? Кожин догадался, к чему клонит начдив: — Есть трошки, но это НЗ. — Чудак ты, Фома, думаешь я отбирать у тебя стану. Просто мне надо знать о наличии патронов. — Не густо, батька, не густо. — Ну по ленте хоть есть? — По ленте наскребу. — Вот завтра мы перебираемся в Хортицу, будешь в боевом охранении. [I]У[/I] меня 20 пулемётов и ни одной ленты. — Ну для твоей-то тачанки я найду. — Спасибо, Фома. Это царский подарок. Вечером к Махно явился телеграфист. — Нестор Иванович, ты завтра не езди к Дыбенке. — Почему? — Он тебя должен арестовать, ему Ворошилов приказал. — А я и не собирался, — сказал Махно. — Я их капканы за 100 вёрст чую. Но всё равно спасибо за предупреждение. Когда телеграфист ушёл, Нестор сказал Чубенке: — Вот, Алёша, благодарность, пил, ел у меня, а в гости позвал — капкан настроил. Как это? — Ведомо, батька, большевики все по своему вождю равняются. [I][B]17. Союз с Григорьевым[/B][/I] На Правобережье Нестора отыскал его бывший начальник штаба Белаш. Махно был рад встрече, обнял его: — Ну что, Виктор, сдал фронт большевикам? — Сдал, Нестор Иванович. — Кому? — Круссеру. Всё по акту. Фронт по линии Бердянск—Новоспасовка—Пологи—Гуляйполе—Гайчур—Покровское. — Это так попятились? — А ты как думал? После твоего ухода в полках брожение началось. Все 11 полков вместе с командирами и с оружием в акт вписал. Круссер за голову хватался: «Как это так, у Петренко 4 тысячи бойцов, из них 3 тысячи без винтовок?!» А вот так, говорю. Сдал ему все три бронепоезда, все 3 батареи, 100 пулемётов, кассу 500 тысяч рублей и другое имущество. Всё чин чином, акт написали, заверили. Только собрался на фронт, а тут звонок от Ворошилова: «Сдал?» — спрашивает. Сдал, говорю, по акту. «Вези его в штарм». Мне, говорю, на фронт надо, пришлю с курьером. А он: «Тебе сказано, вези сам». Посоветовались с Долженко: что делать? А ну и нас как Озерова загребут. Но рассудили: тебя уже нет, мы вроде уже и не махновцы. Посоветовался с Круссером: езжай, говорит, заодно скажешь о нехватке оружия. Даёт нам классный вагон, охрану; отправились мы с Долженко. Прибыли в Александровск, вагон отцепили, выставили охрану. Пришли в штабарм, там заседание Реввоенсовета. Сидим в приёмной, дверь приоткрыта, всё слышно. Говорят об обстановке, она хреновая, к слову сказать. Поминают махновцев недобрым словом, кто-то вроде нас защищает, мол, рано поссорились с повстанцами. Мы с Долженко на углях сидим: возьмут нас — не возьмут? Кончилось совещание, выходят от Ворошилова военные и вдруг один ко мне с объятиями: «Виктор, как я рад!» Оказывается, товарищ, с которым мы против Корнилова дрались. То се. Я ему говорю, извини, браток, мне акт надо сдать Ворошилову. А Долженке мигнул: мол, не пропадём, эта шишка — мой друг. И уж повеселевший вошёл к командарму. Ворошилов спрашивает: «Что, знакомы с комиссаром?» А как же, говорю, вместе Корнилову хвост крутили. «Ну давай твой акт». Подал акт, он внимательно перечитал его и тоже удивился, что даже в самых благополучных полках половина бойцов без винтовок: «Как же вы воевали?» А вот так, говорю, и воевали. Потом давай за командиров спрашивать: кто такой Вдовиченко? Каков Калашников? Что за полк у Тахтамышева? Ну я, конечно, докладываю, ещё думаю, вроде не плохой командарм, всем интересуется, во всё вникает. Мне и в голову не вступило, что он просто время тянет, на прощанье ещё и козырнул мне: «Вы свободны, товарищ Белаш». Я, конечно, выхожу в приёмную, где меня Долженко ждёт. Он ещё вибрирует, я ему кажу большой палец: всё в порядке. Моего друга, комиссара, уже нет, не дождался. Ну, думаю, ещё увидимся. Идём на вокзал к нашему вагону, глядим, а он оцеплен, а наша вся охрана под арестом. «Эге, — говорит Долженко, — дело, брат, керосином пахнет. Давай задний ход, и ушли. Тут я понял, что не зря Ворошилов время тянул, чтоб там успели охрану разоружить, а потом уж с нами и делать нечего. [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Ответить
Главная
Форумы
РАЗДЕЛ ДОСУГА С БАНЕЙ
Библиотека
Мияш "Одиссея батьки Махно"