Меню
Главная
Форумы
Новые сообщения
Поиск сообщений
Пользователи
Зарегистрированные пользователи
Текущие посетители
Наш YouTube
Наш РЦ в Москве
Пожертвования
Вход
Регистрация
Что нового?
Поиск
Поиск
Искать только в заголовках
От:
Новые сообщения
Поиск сообщений
Меню
Главная
Форумы
РАЗДЕЛ ДОСУГА С БАНЕЙ
Библиотека
Стоккет "Прислуга"
JavaScript отключён. Чтобы полноценно использовать наш сайт, включите JavaScript в своём браузере.
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать
другой
.
Ответить в теме
Сообщение
<blockquote data-quote="Маруся" data-source="post: 387304" data-attributes="member: 1"><p>Глава 21</p><p></p><p></p><p></p><p></p><p>Мы стоим посреди гостиной, мама, папа и я, разглядываем серебристый ящик, торчащий в окне. Размером с автомобильный двигатель, хромированный, блестящий – символ современности. «Феддерс», – написано на нем.</p><p></p><p>– Да кто такие эти Феддерсы? – возмущается мама. – Откуда они взялись?</p><p></p><p>– Ну давай, Шарлотта, поверни выключатель.</p><p></p><p>– Нет, не могу, он такой вульгарный.</p><p></p><p>– Господи, мама, доктор Нил сказал, что тебе это необходимо. Отойди-ка.</p><p></p><p>Родители с изумлением глядят на меня. Они не в курсе, что Стюарт бросил меня после ужина у Уитвортов. И не знают, как я жажду облегчения, которое несет в себе этот механизм. Мне невыносимо жарко – все тело жжет и печет, и кажется, что я в любой момент могу вспыхнуть.</p><p></p><p>Щелкаю переключателем в положение «1». Лампы над головой слегка меркнут. Медленно, будто взбираясь на холм, раскручивается вентилятор. Пряди маминых волос трепещут как живые.</p><p></p><p>– О… боже… – Мама прикрывает глаза. Она совсем измучена в последнее время, язва терзает ее все сильнее. Доктор Нил сказал, что прохлада облегчит ей жизнь.</p><p></p><p>– И это еще не на полную мощность, – говорю я и переключаю на «2». Дует чуть сильнее, становится прохладнее, и мы улыбаемся, чувствуя, как высыхает пот на лбу.</p><p></p><p>– А что, давайте запустим во всю мочь. – С этими словами папа переключает на «3», самое крайнее, холодное, самое чудесное положение, и мама радостно хихикает.</p><p></p><p>Свет вновь вспыхивает ярко, жужжание становится громче, улыбки на наших лицах все радостнее, а потом все разом выключается. И темнота.</p><p></p><p>– Что… произошло? – растерянный мамин голос.</p><p></p><p>Папа выходит в холл:</p><p></p><p>– Эта чертова штука вырубила пробки.</p><p></p><p>Мама обмахивается платком:</p><p></p><p>– О святые небеса, Карлтон, почини ее.</p><p></p><p>В течение часа на террасе грохочут башмаки, щелкают переключатели и звякают инструменты – папа и Джеймисо работают. Когда все наконец отремонтировано, я выслушиваю лекцию насчет того, что никогда нельзя включать кондиционер на «3», не то дом взлетит на воздух, а потом мама тихо дремлет в своем антикварном кресле, прикрывшись зеленым пледом. Дожидаюсь, пока она уснет, прислушиваясь к тихому похрапыванию и разглядывая морщинки на ее лбу. Потом на цыпочках крадусь по дому, выключаю все лампы, телевизор, даже холодильник. Стоя перед окном, расстегиваю блузку. Осторожно перевожу рычажок в положение «3». Я не хочу ничего чувствовать. Хочу замерзнуть изнутри. Хочу, чтобы ледяной поток устремился прямо в сердце.</p><p></p><p>Электричество отключается через три секунды.</p><p></p><p></p><p></p><p>На две недели полностью погружаюсь в работу над интервью. Целыми днями, а порой и ночью сижу на задней террасе за пишущей машинкой. Зеленый двор и поля за полупрозрачными занавесками кажутся подернутыми туманной дымкой. Время от времени ловлю себя на том, что хотя взгляд мой устремлен на поля, но на самом деле я вовсе не здесь. Я в многочисленных кухнях старого доброго Джексона, вместе с прислугой, страдающей от жары в своей строгой униформе. Я чувствую нежность младенческих тел – крошечных белых детишек, сопящих у меня на руках. Испытываю те же чувства, что и Константайн, когда мама принесла меня из больницы и вручила ей. И эти «чернокожие» воспоминания словно вытаскивают меня из собственной ничтожной жизни.</p><p></p><p>– Скитер, мы уже несколько недель не видели Стюарта, – в восьмой раз замечает мама. – Вы ведь не поссорились, нет?</p><p></p><p>Как раз сейчас я пииту колонку Мисс Мирны. Казалось, подготовилась на три месяца вперед, но в результате едва не опоздала к сроку.</p><p></p><p>– Все нормально, мам. Не может же он названивать каждую минуту, – с некоторым вызовом отвечаю я, но тут же смягчаю тон. Мама худеет с каждым днем. Одного взгляда на выпирающие ключицы достаточно, чтобы погасить мое раздражение. – Он просто уехал по делам, вот и все, мам.</p><p></p><p>Кажется, на время это ее успокоило, и я использую ту же версию для Элизабет и – с чуть большим количеством деталей – для Хилли, причем с ней мне даже приходится украдкой ущипнуть себя, чтобы стерпеть ее кривую улыбочку. Но какую версию предложить себе самой – не представляю. Стюарту нужны «время» и «пространство», словно речь идет о физическом опыте, а не о человеческих отношениях.</p><p></p><p>Поэтому вместо того, чтобы упиваться жалостью к себе, я работаю. Печатаю. Потею. Кто бы мог подумать, что разбитое сердце чертовски поднимает температуру. Когда мама укладывается в постель, придвигаю стул поближе к кондиционеру. К июлю он превращается в серебристую святыню. Замечаю, как Паскагула одной рукой вытирает пыль, а другой приподнимает косынку, подставляя голову струе прохладного воздуха. Это не такое уж новое изобретение, кондиционер, но каждый магазин, где они установлены, обязательно сообщает об этом табличкой в витрине, указывает в рекламных плакатах – потому что это жизненно необходимая вещь. Я тоже сделала картонную табличку для дома Феланов и повесила на дверную ручку – ОТНЫНЕ РАБОТАЕТ КОНДИЦИОНЕР. Мама улыбается, но делает вид, что ей безразлично.</p><p></p><p>Сегодня тот редкий вечер, когда я дома, ужинаю вместе с родителями. Мама осторожно клюет свою порцию. Полдня она старалась скрыть от меня, что ее тошнит. Она сжимает пальцами переносицу, дабы унять головную боль, и произносит:</p><p></p><p>– Я думала о двадцать пятом, как вы считаете, это подходящая дата для приглашения, не слишком скоро?</p><p></p><p>Никак не соберусь с духом сказать ей, что мы со Стюартом расстались.</p><p></p><p>Судя по лицу, маме сегодня гораздо хуже. Она очень бледна и явно не может больше сидеть за столом. Нежно беру ее за руку и успокаиваю:</p><p></p><p>– Я узнаю, мамочка. Уверена, двадцать пятое – в самый раз.</p><p></p><p>И она улыбается впервые за день.</p><p></p><p></p><p></p><p>При виде стопки бумаги на кухонном столе Эйбилин широко улыбается. Текст напечатан через два интервала, стопка толщиной в дюйм – выглядит вполне солидно, можно поставить на полку. Эйбилин измучена не меньше, чем я, а пожалуй, и больше, ей ведь приходится работать весь день, а по вечерам еще заниматься интервью.</p><p></p><p>– Гляньте-ка, – говорит она, – это уже почти книга.</p><p></p><p>Я киваю, но впереди еще полно работы. На дворе почти август, и, хотя крайний срок в январе, нам нужно записать и обработать еще пять интервью. С помощью Эйбилин я систематизировала, сократила и художественно переписала рассказы пяти женщин, включая Минни, но они все еще требуют доработки. К счастью, глава самой Эйбилин полностью готова. Двадцать одна страница – просто и великолепно написано.</p><p></p><p>Несколько дюжин имен, цветных и белых, – порой трудно их не перепутать. Эйбилин у нас стала Сарой Росс. Минни выбрала имя Гертруда Блэк – не знаю почему. Я взяла псевдоним Аноним, но Элейн Штайн об этом пока не знает. Наш город носит выдуманное имя Найсвилль, штат Миссисипи, – такого названия не существует, но штат, ради привлечения интереса, мы решили оставить реальный. Дела в Миссисипи обстоят хуже некуда, и мы подумали, что так будет убедительнее.</p><p></p><p>Порыв ветра шевелит листы бумаги, и мы с Эйбилин одновременно прижимаем их ладонями.</p><p></p><p>– Думаете… она это напечатает? – осторожно спрашивает Эйбилин. – Когда мы закончим?</p><p></p><p>Демонстрирую фальшивый оптимизм:</p><p></p><p>– Надеюсь. Идея ее определенно заинтересовала, и она… ну, скоро начнется марш и…</p><p></p><p>И умолкаю. Я и вправду не знаю, захочет ли миссис Штайн опубликовать это. Но точно знаю, что ответственность за весь проект лежит на моих плечах – в усталых морщинистых лицах чернокожих женщин читается, как страстно они хотят, чтобы книга увидела свет. Они напуганы, то и дело косятся на дверь, боятся, что их застанут за беседой со мной. Боятся быть искалеченными, как внук Ловинии, или, того страшнее, убитыми на собственном пороге, как Медгар Эверс. На этот риск их толкает лишь одно – отчаянное желание видеть книгу опубликованной.</p><p></p><p>Да и я больше не чувствую себя в безопасности только потому, что я белая. Направляясь к Эйбилин, частенько поглядываю через плечо. Коп, остановивший меня на мосту несколько месяцев назад, стал своеобразным знаком: отныне я представляю угрозу для каждого белого семейства в этом городе. Несмотря на множество радостных рассказов, прославляющих тесные узы между прислугой и семьей, именно печальные, мрачные истории привлекут внимание в первую очередь. Именно от них кровь закипает в жилах и сами собой сжимаются кулаки. И мы обязаны сохранить нашу работу в тайне.</p><p></p><p></p><p></p><p>На вечернее собрание Лиги в понедельник я опоздала на пять минут. Мы собрались впервые за месяц. Хилли отдыхала на море, а без нее встречи немыслимы. Она загорела и полна сил. Председательский молоточек в руках, как грозное оружие. Все вокруг курят, стряхивая пепел в стеклянные пепельницы на полу. Приходится грызть ногти, чтобы не закурить самой. Я бросила шесть дней назад.</p><p></p><p>Мало того, что не хватает сигареты в руке, так я еще ужасно нервничаю, глядя на собравшихся. Насчитала уже семь женщин, так или иначе упоминающихся в нашей книге. Ужасно хочется сбежать и приняться за работу, но проходит еще два невыносимо долгих часа, прежде чем Хилли ударяет молотком по трибуне. Похоже, она и сама устала себя слушать.</p><p></p><p>Женщины встают, лениво потягиваются. Некоторые спешат домой, к своим мужьям. Другие никуда не торопятся – у них полон дом детей, а прислуга уже ушла. Торопливо собираю свои вещи, надеясь избежать разговоров с кем бы то ни было, а пуще всего – с Хилли.</p><p></p><p>Но к сожалению, не успеваю вовремя скрыться – Элизабет ловит мой взгляд, приветственно взмахивает рукой. Мы не виделись несколько недель, и, видимо, придется все же поболтать с нею. Мне немножко неловко, что давно не навещала ее. Элизабет поднимается с места, ухватившись за спинку стула: она на шестом месяце, у нее головокружения от успокоительных для беременных.</p><p></p><p>– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я. Она совсем не изменилась, только выпирает живот. – В этот раз полегче?</p><p></p><p>– Господи, нет, это просто ужасно, а еще три месяца.</p><p></p><p>Замолкаем. Тихонько отрыгнув, Элизабет смотрит на часы. Потом поднимает свою сумку, собираясь уходить, но вдруг берет меня за руку и шепчет:</p><p></p><p>– Я слышала про тебя и Стюарта. Мне очень жаль.</p><p></p><p>Неудивительно, что она все знает. Удивительно, что все остальные пока не в курсе. Я-то никому не рассказывала, но Стюарт, думаю, не промолчал. Сегодня утром мне пришлось соврать маме – сказать, что Уитворты уезжают двадцать пятого, в день их предполагаемого визита к нам.</p><p></p><p>– Извини, что не посвятила тебя, – бормочу я. – Не хочется обсуждать это.</p><p></p><p>– Понимаю. Ой, слушай, я побегу, а то Рэйли там с ней с ума сойдет. – Затравленный взгляд в сторону Хилли; та кивает, милостиво позволяя удалиться.</p><p></p><p>Сгребаю свои бумажки и спешу к выходу. Но тут слышу:</p><p></p><p>– Погоди секундочку, Скитер.</p><p></p><p>Со вздохом поворачиваюсь, чтобы оказаться лицом к лицу с Хилли. Она сегодня в матросском костюмчике, вроде тех, что носят пятилетние детишки. Складки юбки расправлены на бедрах, точно мехи аккордеона. В зале уже никого не осталось, кроме нас.</p><p></p><p>– Не могли бы мы обсудить это, мэм? – Она демонстрирует последний выпуск информационного бюллетеня, и я понимаю, что за этим последует.</p><p></p><p>– Прости, я спешу, мама болеет…</p><p></p><p>– Пять месяцев назад я велела тебе опубликовать мою инициативу, и вот прошла очередная неделя, а ты так и не выполнила моего распоряжения.</p><p></p><p>Внезапно меня охватывает дикая ярость. Все, что приходилось сдерживать на протяжении нескольких месяцев, вскипает и выплескивается наружу.</p><p></p><p>– Я не стану публиковать твои инициативы.</p><p></p><p>– Я хочу, чтобы эта инициатива появилась в бюллетене до начала выборов, – абсолютно невозмутимо произносит она и добавляет, воздев палец к потолку: – Или я обращусь в вышестоящие инстанции, дорогуша.</p><p></p><p>– Если ты попытаешься исключить меня из Лиги, я позвоню в Нью-Йорк Женевьеве фон Габсбург.</p><p></p><p>Мне известно, что Женевьева – кумир Хилли. Самый молодой в истории президент Лиги и, возможно, единственный человек на свете, которого боится Хилли. Но Хилли даже ухом не ведет.</p><p></p><p>– И что ты ей скажешь, Скитер? Что не выполняешь свою работу? Что таскаешь повсюду материалы негритянских активистов?</p><p></p><p>Однако я слишком разозлилась, чтобы она смогла лишить меня присутствия духа.</p><p></p><p>– Я требую, чтобы ты их вернула, Хилли. Ты взяла то, что тебе не принадлежит.</p><p></p><p>– Разумеется, я их взяла. Ни к чему тебе таскать это с собой. Что, если кто-нибудь увидит?</p><p></p><p>– Кто ты такая, чтобы указывать, что мне можно носить с собой, а что…</p><p></p><p>– Это моя работа, Скитер! Ты не хуже меня знаешь, что люди не купят ни ломтика пирога, изготовленного организацией, которая укрывает сторонников расовой интеграции!</p><p></p><p>– Хилли. – Мне нужно услышать это от нее. – А для кого же собирают деньги, продавая эти самые пироги?</p><p></p><p>– Для бедных голодающих детей Африки! – возмущенно таращит глаза она.</p><p></p><p>Жду, пока до нее дойдет ирония этих слов – она собирает деньги, чтобы помочь чернокожим по другую сторону океана, но не в своем городе. Впрочем, есть гораздо более интересная идея.</p><p></p><p>– Я позвоню Женевьеве прямо сейчас. И расскажу ей, какая ты ханжа.</p><p></p><p>Хилли расправляет плечи. На миг кажется, что мне удалось пробить брешь в ее обороне. Но тут она нервно облизывается, шумно втягивает носом воздух и заявляет:</p><p></p><p>– Знаешь, совершенно не удивительно, что Стюарт Уитворт тебя бросил.</p><p></p><p>Стискиваю зубы, чтобы она не увидела, какой эффект произвели ее слова. Но внутри я медленно оседаю. Буквально чувствую, как сползаю на пол.</p><p></p><p>– Верни мне брошюру, – дрожащим голосом повторяю я.</p><p></p><p>– Тогда опубликуй инициативы.</p><p></p><p>Разворачиваюсь и ухожу. Забросив сумку в «кадиллак», закуриваю.</p><p></p><p></p><p></p><p>Слава богу, свет у мамы погашен. На цыпочках пробираюсь на заднюю террасу, прикрываю скрипучую дверь и устраиваюсь за пишущей машинкой.</p><p></p><p>Но писать не могу. Взгляд прикован к мелким квадратикам москитной сетки. Смотрю так пристально, что, кажется, начинаю просачиваться сквозь них. Что-то внутри меня треснуло, и я начинаю испаряться. Я схожу с ума. Не слышу дурацкого телефонного звонка. Не слышу, как маму тошнит где-то в доме. Ее голос из окна: «Все в порядке, Карлтон, уже прошло». Я слышу и одновременно не слышу ничего. Только пронзительный звон в ушах.</p><p></p><p>Потянувшись к сумке, достаю листок с «туалетной инициативой» Хилли. Листок весь измят и уже отчасти вытерся. На краешек его присаживается ночной мотылек, но тут же взлетает, оставив коричневое пятнышко пыльцы.</p><p></p><p>Размеренно, неторопливо начинаю печатать информационный бюллетень: Сара Шелби выходит замуж за Роберта Приора; посетите, пожалуйста, демонстрацию детской одежды Мэри Кэтрин Симпсон; чаепитие в честь наших преданных сторонников. А потом я печатаю инициативу Хилли. На второй странице, напротив фотографий. Здесь ее наверняка увидят все – после того, как рассмотрят себя на летнем Празднике. В голове моей при этом только одна мысль: «Что подумала бы обо мне Константайн?»</p><p></p><p></p><p></p><p></p><p></p><p>Эйбилин</p><p></p><p></p><p></p><p></p><p>Глава 22</p><p></p><p></p><p></p><p></p><p>– А сколько тебе сегодня лет, моя большая девочка?</p><p></p><p>Мэй Мобли еще в кроватке. Сонно поднимает два пальчика и отвечает:</p><p></p><p>– Мэй Мо два.</p><p></p><p>– Не-ет, сегодня нам уже три! – Отгибаю ей еще один пальчик и напеваю считалку, которую мой папочка, бывало, повторял в мои дни рождения: – Три маленьких солдатика выходят погулять, два говорят – стоять, а третий – ать, ать!</p><p></p><p>Мэй Мо теперь спит в большой кровати, детскую кроватку приготовили для будущего маленького.</p><p></p><p>– А на следующий год будет уже четыре солдатика, они примутся искать, чего бы поесть.</p><p></p><p>Она морщит носик – запоминает, что теперь надо говорить «Мэй Мобли три», а ведь всю жизнь, что она себя помнит, нужно было говорить «Мэй Мобли два». Когда вы совсем ребенок, вам задают только два вопроса – как тебя зовут да сколько тебе лет, и отвечать нужно правильно.</p><p></p><p>– Мэй Мобли три, – повторяет она.</p><p></p><p>Малышка выбирается из кроватки, волосенки растрепаны. На макушке опять заметна лысинка. Обычно мне удается причесать ее так, чтоб на несколько минут закрыть проплешину, но надолго не хватает. Волосы у нее тонкие и уже не вьются. К концу дня повисают сосульками. Мне-то безразлично, что Малышка совсем не красавица, но для ее мамочки стараюсь сделать девчушку привлекательнее.</p><p></p><p>– Пойдем-ка в кухню. Приготовим тебе праздничный завтрак.</p><p></p><p>Мисс Лифолт ушла в парикмахерскую. Ей и дела нет до того, что надо быть рядом, когда ее единственный ребенок проснется в свой день рождения – первый из тех, что запомнит. Но хоть купила дочке то, что та хотела. Привела меня к себе в спальню и показывала на большую коробку на полу:</p><p></p><p>– Ей понравится? Она ходит, разговаривает и даже плачет.</p><p></p><p>Кукла, конечно же. Громадная коробка в розовый горошек, завернутая в целлофан, а внутри – кукла ростом с Мэй Мобли. По имени Элисон. С кудрявыми светлыми волосами и голубыми глазами. В розовом платье в оборках. Каждый раз, как ее показывали в рекламе, Мэй Мобли подбегала к телевизору, обнимала его и прижималась личиком к экрану. Мисс Лифолт и сама готова расплакаться, глядя на эту куклу. Думаю, ее противная старая мамаша никогда не дарила ей то, что она хотела.</p><p></p><p>Готовлю для Малышки кашу, сверху кладу немножко зефира и ставлю под гриль, чтоб чуть-чуть запеклось и похрустывало. Потом украшаю нарезанной клубникой. Завтракать-то все равно надо, а так оно веселее.</p><p></p><p>Три маленькие розовые свечки я принесла из дома. Достаю их из сумочки, разворачиваю. Зажигаю свечки, втыкаю их в кашу и несу к белому пластиковому столику.</p><p></p><p>– С днем рождения, Мэй Мобли два!</p><p></p><p>Она хохочет и поправляет:</p><p></p><p>– Мэй Мобли три!</p><p></p><p>– Правильно! А теперь задуй-ка свечки, Малышка, пока они не растаяли в твоей кашке.</p><p></p><p>Она смотрит на язычки пламени и улыбается.</p><p></p><p>– Задувай, моя большая девочка.</p><p></p><p>И она разом задувает все, потом облизывает донышки свечек и принимается за еду. Через минутку улыбается и спрашивает:</p><p></p><p>– А тебе сколько лет?</p><p></p><p>– Эйбилин пятьдесят три.</p><p></p><p>Глазенки у нее округляются. Для нее это почти тысяча.</p><p></p><p>– А у тебя… бывают дни рождения?</p><p></p><p>– Да, – усмехаюсь я. – К сожалению, бывают. На следующей неделе у меня день рождения. – Подумать только, мне будет пятьдесят четыре. Как время летит…</p><p></p><p>– А у тебя есть детки? – спрашивает Мэй Мобли.</p><p></p><p>– Целых семнадцать, – смеюсь в ответ.</p><p></p><p>Она пока не умеет считать до семнадцати, но знает, что это много, и по-своему рассуждает:</p><p></p><p>– Они всю кухню займут. – И опять карие глазки удивленно округляются: – А где же эти детки?</p><p></p><p>– По всему городу живут. Все детишки, которых я нянчила.</p><p></p><p>– Почему они не приходят поиграть со мной?</p><p></p><p>– Потому что они уже выросли. А у кого-то уже и свои детки есть.</p><p></p><p>Малышка совсем запуталась, пытается разобраться в этом деле. Спешу ей на помощь:</p><p></p><p>– Ты тоже мой ребенок. Всех деток, которых нянчу, я считаю своими.</p><p></p><p>Она кивает, довольно скрестив ручки.</p><p></p><p>Принимаюсь за посуду. День рождения сегодня будут праздновать своей семьей, и мне надо испечь торты. Сначала клубничный, с клубничной глазурью. Для нашей Мэй Мобли все должно быть клубничным. А потом уже займусь остальными.</p><p></p><p>– Давайте испечем шоколадный торт, – предложила вчера мисс Лифолт. Она на седьмом месяце, ей хочется шоколаду.</p><p></p><p>Я все подготовила еще на прошлой неделе. Слишком важное дело, чтобы заниматься им в последний момент.</p><p></p><p>– Хм-м. А может, клубничный? Вы же знаете, Мэй Мобли больше всего его любит.</p><p></p><p>– О нет, она хочет шоколадный. Я сегодня схожу в магазин и куплю все, что нужно.</p><p></p><p>Шоколадный – как бы не так! Поэтому я решила, что просто сделаю оба. Ничего страшного, задует свечки на двух тортах.</p><p></p><p>Убираю тарелку из-под каши, наливаю Малышке виноградного соку. Рядом с ней сидит старая кукла, Клаудия, с раскрашенными волосами и закрытыми глазами. Если уронить куклу на пол, она жалобно хнычет.</p><p></p><p>– А это твой ребеночек, – говорю я, и Мэй Мобли кивает, похлопывая куклу по спине, будто помогая срыгнуть.</p><p></p><p>А потом и выдает:</p><p></p><p>– Эйби, ты моя настоящая мама. – И даже не смотрит на меня, будто о погоде говорит.</p><p></p><p>Опускаюсь перед ней на коленки.</p><p></p><p>– Твоя мамочка ушла в парикмахерскую. Маленькая, ты же знаешь, кто у тебя мама.</p><p></p><p>Но она упрямо мотает головой, прижимая к себе куклу.</p><p></p><p>– Я твой ребенок.</p><p></p><p>– Мэй Мобли, ты же понимаешь, я просто пошутила про семнадцать детишек. Они не по-настоящему мои. У меня только один свой ребенок.</p><p></p><p>– Это я твой настоящий ребенок. Другие просто понарошку.</p><p></p><p>У меня и прежде детки путались. Джон Грин Дадли, к примеру, – первое слово мальчонка произнес «мама», а смотрел прямо на меня. Но потом он всех вокруг, и собственную маму, стал называть мамой, и папочку своего тоже. Долго это продолжалось, и никто не волновался. Но конечно, когда он начал наряжаться в юбки своей сестры и душиться «Шанель № 5», мы все немножко забеспокоились.</p><p></p><p>Я долго работала в семье Дадли, больше шести лет. Папаша, бывало, затаскивал его в гараж и лупил шлангом, чтобы выбить девчонку из парня, – а потом я больше не могла это выносить. Я в тот день так крепко обняла Трилора, вернувшись домой, что едва не задушила бедняжку. Когда мы начали работать над книжкой, мисс Скитер спрашивала, какой день был самым тяжелым в моей жизни. Я тогда сказала про ребеночка, родившегося мертвым. Но это не так. Самыми тяжелыми были все дни с 1941 года по 1947-й, когда я стояла у двери и ждала, чтобы избиение поскорее закончилось. Я молила Господа, чтобы тот внушил Джону Грину Дадли, что он не попадет в ад. Что он вовсе не последний урод только потому, что любит мальчиков. Молила, чтобы Господь вразумил его, как я сейчас пытаюсь вразумить Мэй Мобли. Но сама я тогда просто сидела в кухне, дожидаясь, когда смогу намазать бальзамом рубцы от ударов шланга.</p><p></p><p>Подъезжает машина мисс Лифолт. Я волнуюсь, что сделает мисс Лифолт, если услышит вдруг все эти разговоры насчет «настоящей мамы». Мэй Мобли тоже побаивается. Всплескивает ручками, как цыпленок – крылышками:</p><p></p><p>– Ш-ш-ш! Не говори ей! Она меня отшлепает!</p><p></p><p>Значит, она уже говорила это матери. И мисс Лифолт явно не понравилось.</p><p></p><p>Мисс Лифолт с новой прической появляется на пороге, а Мэй Мобли даже не здоровается с ней, убегает к себе в комнату. Будто боится, что мама сможет услышать, о чем она думает.</p><p></p><p></p><p></p><p>День рождения Мэй Мобли прошел замечательно. По крайней мере, так на следующий день сказала мисс Лифолт. Пятница, утро. Три четверти шоколадного торта так и остались на кухонном столе. Клубничный съели без остатка. Днем приходит мисс Скитер, передать какие-то бумаги мисс Лифолт. Пока мисс Лифолт в туалете, мисс Скитер проскальзывает в кухню.</p><p></p><p>– Вечером встречаемся? – спрашиваю я.</p><p></p><p>– Встречаемся. Я приду.</p><p></p><p>Стех пор как у них с мистером Стюартом разладилось, мисс Скитер мало улыбается. Я слышала, как мисс Хилли и мисс Лифолт сплетничали про это.</p><p></p><p>Мисс Скитер достает из холодильника кока-колу и шепчет:</p><p></p><p>– Сегодня закончим интервью с Винни, а за выходные я приведу в порядок весь текст. Но в следующий раз мы сможем увидеться только в четверг. Я обещала маме отвезти ее в Натчез, на мероприятие ДАР. – Мисс Скитер чуть щурится, как всегда, когда думает о чем-то важном. – Я уеду на три дня, ничего?</p><p></p><p>– Отлично, – успокаиваю ее. – Вам нужно передохнуть.</p><p></p><p>Она идет обратно в гостиную, но на пороге оборачивается:</p><p></p><p>– Запомните, я уезжаю утром в понедельник и вернусь через три дня.</p><p></p><p>– Да, мэм, – говорю я, а сама в толк не возьму, с чего бы ей повторять это дважды.</p><p></p><p></p><p></p><p>Утро понедельника, на часах только восемь тридцать, а телефон мисс Лифолт уже разрывается.</p><p></p><p>– Резиденция мисс Ли…</p><p></p><p>– Позовите Элизабет к телефону!</p><p></p><p>Спешу за мисс Лифолт. Она прямо в ночной рубашке и бигудях бежит в кухню, хватает трубку. Голос мисс Хилли грохочет, словно она в мегафон орет. Каждое слово слышу.</p><p></p><p>– Ты была около моего дома?</p><p></p><p>– Что? О чем ты гово…</p><p></p><p>– Она написала это в бюллетене про туалеты. Я действительно сказала, что около моего дома можно оставить старые пальто, а не…</p><p></p><p>– Я еще не смотрела почту и не понимаю, что ты…</p><p></p><p>Разговор прерывается. Мисс Лифолт мгновение растерянно смотрит на трубку в руке, потом набрасывает халат, прямо поверх ночной рубашки.</p><p></p><p>– Я должна идти, – говорит она, нашаривая ключи. – Скоро вернусь.</p><p></p><p>И прямо вот так, беременная, выскакивает за дверь, садится в машину и срывается с места. Мы с Мэй Мобли озадаченно смотрим друг на друга.</p><p></p><p>– Не спрашивай, Малышка. Я сама ничего не понимаю.</p><p></p><p>Знаю только, что Хилли со своим семейством уехала на выходные в Мемфис. Куда бы она ни уезжала, мисс Лифолт всегда знает, где она и когда вернется.</p><p></p><p>– А ну-ка, Малышка, – поразмыслив с минутку, предлагаю я, – давай прогуляемся, выясним, что там происходит.</p><p></p><p>Идем по Девайн, сворачиваем налево, потом еще раз налево, и вот уже улица мисс Хилли, Миртл. Здесь даже в августе приятно пройтись, не слишком жарко. Птички вокруг поют. Мы с Мэй Мобли весело шагаем, взявшись за руки. Странно, как много машин сегодня проезжают мимо нас, Миртл ведь заканчивается тупиком.</p><p></p><p>Поворачиваем за угол к большому белому дому мисс Хилли. Вот оно в чем дело.</p><p></p><p>Мэй Мобли показывает пальчиком и хохочет:</p><p></p><p>– Гляди, гляди, Эйби!</p><p></p><p>В жизни ничего подобного не видела. Три дюжины, не меньше. Унитазы. Прямо на газоне мисс Хилли. И голубые, и розовые, и белые. Некоторые без крышки, некоторые без бачка. Старые, новые, с цепочкой сверху и с ручкой для смывания. Напоминает толпу зевак: у некоторых крышки подняты, как будто рассказывают о чем-то, а у других прикрыты – молчат, слушают.</p><p></p><p>Отступаем в пересохшую канавку, потому что движение на маленькой улочке все оживленнее. Машины подъезжают, разворачиваются у клумбы в дальнем конце, люди опускают окна, громко смеются.</p><p></p><p>– Поглядите на дом Хилли! Только взгляните на это!</p><p></p><p>Глазеют на унитазы, будто никогда прежде не видали.</p><p></p><p>– Один, два, три, – начинает считать Мэй Мобли. Кое-как добирается до двадцати, тут мне приходится помочь.</p><p></p><p>– Двадцать девять, тридцать, тридцать один. Тридцать два стульчака, Малышка.</p><p></p><p>Подходим поближе, и я вижу, что не только двор ими забит. Еще два стоят на подъездной дорожке – ну прямо парочка влюбленных. И еще один на крыльце – дожидается, пока мисс Хилли откроет ему дверь.</p><p></p><p>– Правда, похоже на…</p><p></p><p>Но Малышка отпускает мою руку, бежит во двор, к розовому унитазу, и поднимает крышку. Я опомниться не успеваю, а она уже снимает штанишки и писает в него. Скорей подхватываю ее, а машины весело сигналят вслед, и какой-то мужчина в шляпе даже фотографирует.</p><p></p><p>Машина мисс Лифолт стоит рядом с автомобилем мисс Хилли, но их самих нигде не видать. Должно быть, в доме – решают, что же им делать со всем этим дерьмом. Шторы опущены, и никакого движения внутри не заметно. Скрещиваю </p><p>возвращаться домой.</p><p></p><p>Всю обратную дорогу Малышка расспрашивает про унитазы. Почему они там? Откуда взялись? Можно ли ей пойти к Хизер и еще немножко поиграть с «горшочками»?</p><p></p><p>Телефон мисс Лифолт трезвонит все утро. Я не отвечаю. Жду, пока все это прекратится, чтоб самой позвонить Минни. Но когда мисс Лифолт возвращается, она повисает на телефоне и треплется, кажется, миллион лет. Не много нужно ума, чтоб сложить в картинку кусочки этой мозаики.</p><p></p><p>Мисс Скитер и в самом деле напечатала в бюллетене объявление мисс Хилли насчет туалетов. Целый список причин, по которым белым и цветным нельзя садиться на один толчок. А ниже поместила объявление про старую одежду – по крайней мере, так оно должно было быть. Но вместо этого получилось примерно так: «Оставляйте свои старые унитазы у дома 228 по Миртл-стрит. Нас не будет в городе, но вы можете просто оставить их у парадной двери». Она только одно слово перепутала, и все. Но я-то думаю, она именно это и хотела сказать.</p><p></p><p></p><p></p><p>Не повезло мисс Хилли – никаких других новостей не случилось. Никаких трагедий ни во Вьетнаме, ни на призывных пунктах. Ничего нового в ходе грандиозного марша на Вашингтон, организованного его преподобием Кингом. На следующий день фотография дома мисс Хилли с унитазами появилась на первой полосе «Джексон джорнал». Забавная картинка, должна вам сказать. Жаль только, не цветная, – уж больно красиво, розовые, голубые, белые. Десегрегация унитазов, вот как надо было назвать.</p><p></p><p>Сверху заголовок: ПОДХОДИ, ПРИСАЖИВАЙСЯ!</p><p></p><p>Статьи никакой не было, только фотография и подпись: «Дом Хилли и Уильяма Холбрук, Джексон, штат Миссисипи, сегодня утром представлял собой любопытное зрелище».</p><p></p><p>И не то чтобы только в Джексоне ничего больше не происходило – во всех Соединенных Штатах. Лотти Фримэн, которая работает в доме губернатора, где получают все главные газеты, она рассказала, что видела это фото в «Нью-Йорк таймс». И во всех газетах написано: «Дом Хилли и Уильяма Холбрук, Джексон, штат Миссисипи».</p><p></p><p></p><p></p><p>Ох, сколько же телефонных разговоров случилось на этой неделе, как же, поди, устала качать головой мисс Лифолт, наслушавшись сплетен от мисс Хилли. Мне и смешно из-за этой истории с унитазами, и плакать хочется. Мисс Скитер, она ужасно рискует, настраивая мисс Хилли против себя. Сегодня вечером она должна вернуться из Натчеза и, надеюсь, позвонит. Теперь-то я понимаю, почему она уехала.</p><p></p><p>Утром в четверг от мисс Скитер все еще ничего не слыхать. Я занимаюсь обычным делом в гостиной – глажу. Приходят мисс Лифолт и мисс Хилли, усаживаются за обеденный стол. Мисс Хилли я не видела после «унитазного» скандала. Она, наверное, старалась не выходить из дома. Приглушаю громкость в телевизоре, а ушки держу на макушке.</p><p></p><p>– Вот то, о чем я тебе рассказывала. – Мисс Хилли раскрывает тоненькую брошюру, водит пальцем по строчкам; мисс Лифолт качает головой. – Ты же понимаешь, что это значит, да? Она хочет изменить законы. Зачем еще она стала бы носить это с собой?</p><p></p><p>– Не могу поверить, – бормочет мисс Лифолт.</p><p></p><p>– Я не могу доказать, что она завалила мой двор унитазами. Но это… – хлопает она брошюрой по столу, – это серьезное подтверждение: она что-то задумала. И я намерена рассказать об этом Стюарту Уитворту.</p><p></p><p>– Но они же расстались.</p><p></p><p>– Неважно, он все равно должен знать. На случай, если вдруг соберется восстановить их отношения. Ради карьеры сенатора Уитворта.</p><p></p><p>– Но может, это действительно была просто ошибка. Возможно, она…</p><p></p><p>– Элизабет! – Хилли возмущенно воздевает руки. – Я говорю не об унитазах. А о законах нашего великого штата. И кстати, позволь спросить, ты хочешь, чтобы Мэй Мобли в школе, на уроке английского, сидела рядом с черным мальчишкой? – Мисс Хилли бросает взгляд в мою сторону. Понижает голос, но говорить шепотом она никогда не умела. – Хочешь, чтобы ниггеры жили в нашем районе? Игриво шлепали тебя по заднице, пробегая мимо?</p><p></p><p>Похоже, до мисс Лифолт постепенно доходит. Она выпрямляется, вся такая чопорная и приличная.</p><p></p><p>– Уильям просто взбесился, когда увидел, во что она превратила наш дом, и я не могу позорить свое имя, общаясь с ней, особенно сейчас, накануне выборов. Я уже пригласила Джини Колдуэлл занять место Скитер в бридж-клубе.</p><p></p><p>– Ты выгнала ее из бридж-клуба?</p><p></p><p>– Разумеется. И хотела выгнать еще и из Лиги.</p><p></p><p>– А разве ты можешь?</p><p></p><p>– Конечно, могу. Но я решила – пускай лучше сидит на собрании вместе со всеми и видит, какой дурой себя выставила. Ее нужно проучить, чтоб поняла – так продолжаться не может. Между нами – это одно, но если она станет заниматься такими вещами на людях, попадет в большие неприятности.</p><p></p><p>– Точно. В нашем городе есть расисты, – поддакивает мисс Лифолт.</p><p></p><p>– Да, они повсюду, – кивает мисс Хилли.</p><p></p><p>Вскоре они уезжают куда-то. Хорошо хоть некоторое время не увижу их физиономии.</p><p></p><p></p><p></p><p>Днем на ланч является мистер Лифолт, что редко случается. Он усаживается за маленький стол.</p><p></p><p>– Эйбилин, приготовьте мне ланч, будьте любезны. – Встряхнув, разворачивает газету. – Я бы хотел ростбиф.</p><p></p><p>– Да, сэр.</p><p></p><p>Кладу перед ним салфетку, серебряный прибор. Мистер Лифолт высокий и очень худой. И скоро совсем облысеет. Вокруг головы у него черный венчик, а на макушке уже ничего нет.</p><p></p><p>– Вы останетесь у нас, чтобы помочь Элизабет с малышом? – спрашивает он, не отрываясь от газеты. Обычно-то он вообще меня не замечает.</p><p></p><p>– Да, сэр.</p><p></p><p>– А то я слышал, вы любите менять хозяев.</p><p></p><p>– Да, сэр.</p><p></p><p>Это правда. Большинство служанок всю жизнь работают в одной семье, но только не я. У меня есть свои причины, чтобы уходить, когда деткам исполняется лет восемь-девять. Понадобилось несколько раз расстаться с хозяевами, прежде чем я поняла, что так надо.</p><p></p><p>– У меня лучше всего получается с маленькими детьми.</p><p></p><p>– То есть вы считаете себя не совсем прислугой. Скорее няней для детей. – Он смотрит на меня, опустив газету. – Вы своего рода специалист, как и я.</p><p></p><p>Я молчу, только киваю.</p><p></p><p>– Видите ли, я занимаюсь налогами на бизнес, а не оказываю помощь каждому, кто заполняет налоговую декларацию.</p><p></p><p>Меня это начинает нервировать. Он впервые говорит со мной так долго, а ведь я служу у них уже три года.</p><p></p><p>– Трудно, должно быть, находить новую работу всякий раз, как ребенок пошел в школу.</p><p></p><p>– Всегда что-то подворачивается.</p><p></p><p>Он замолкает, и я могу заняться его ростбифом.</p><p></p><p>– Нужно иметь прекрасные рекомендации, чтобы вот так запросто менять клиентов.</p><p></p><p>– Да, сэр.</p><p></p><p>– Я слышал, вы знакомы со Скитер Фелан. Старой подругой Элизабет.</p><p></p><p>Медленно, очень медленно я отрезаю, отрезаю, отрезаю ломтики от куска мяса. Сердце колотится раза в три быстрее обычного.</p><p></p><p>– Она иногда расспрашивает меня насчет уборки. Для своих статей.</p><p></p><p>– Вот как?</p><p></p><p>– Да, сэр. Просит совета.</p><p></p><p>– Я не желаю, чтобы вы беседовали с этой женщиной – ни по поводу уборки, ни вообще, даже здоровались с ней, ясно?</p><p></p><p>– Да, сэр.</p><p></p><p>– Если я услышу, что вы общаетесь, у вас будут проблемы. Понятно?</p><p></p><p>– Да, сэр, – шепчу я. Что же ему известно?</p><p></p><p>Мистер Лифолт вновь берется за газету.</p><p></p><p>– Положите мясо в сэндвич. Добавьте немного майонеза. И не слишком зажаривайте, я не желаю есть пересушенное.</p><p></p><p></p><p></p><p>Вечером мы с Минни сидим у меня на кухне. Руки у меня как начали дрожать еще днем, так до сих пор дрожат.</p><p></p><p>– Тупой белый урод, – бурчит Минни.</p><p></p><p>– Хотела бы я знать, что у него на уме.</p><p></p><p>Раздается стук в заднюю дверь, мы с Минни переглядываемся. Только один человек так стучится, остальные просто входят, и все. Открываю, на пороге мисс Скитер.</p><p></p><p>– Минни здесь, – шепчу я, потому что, когда входишь в комнату, где сидит Минни, лучше быть заранее предупрежденной.</p><p></p><p>Я рада ее видеть. Так много нужно рассказать, что и не знаю, с чего начать. Но, странно, мисс Скитер, кажется, улыбается. Наверное, не разговаривала еще с мисс Хилли.</p><p></p><p>– Привет, Минни, – здоровается она.</p><p></p><p>– Здравствуйте, мисс Скитер, – отвечает Минни, глядя в окно.</p><p></p><p>Я и рта раскрыть не успеваю, как мисс Скитер усаживается и сразу переходит к делу:</p><p></p><p>– Пока я была в отъезде, мне пришли в голову некоторые идеи. Думаю, мы начнем с вашей части, Эйбилин. – Она достает листы бумаги из своей старой сумки. – А дальше мы заменим Ловинию на рассказ Фэй Белль, чтобы не получилось три печальные истории подряд. С остальными разберемся позже, но ваша часть, Минни, полагаю, точно должна быть завершающей.</p><p></p><p>– Мисс Скитер… мне нужно вам кое-что сказать, – начинаю я.</p><p></p><p>Мы с Минни опять переглядываемся.</p><p></p><p>– Я пошла, – бросает Минни, морщась, будто ей вдруг стало жестко сидеть. Направляется к двери, но по пути вдруг похлопывает мисс Скитер по плечу – быстро так – и при этом смотрит прямо перед собой, как будто это и не она сделала.</p><p></p><p>– Вас не было в городе, мисс Скитер… – Да, нелегко начинать.</p><p></p><p>А потом и выкладываю все – как мисс Хилли показала брошюру мисс Лифолт. И наверняка много кому еще.</p><p></p><p>Мисс Скитер кивает:</p><p></p><p>– С Хилли я разберусь. Это не будет иметь никаких последствий ни для вас, ни для других женщин, ни для книги в целом.</p><p></p><p>И еще рассказываю про мистера Лифолта, про то, что он строго-настрого запретил помогать ей с хозяйственными статьями. Не хотелось, конечно, но она все равно узнает, так лучше уж от меня.</p><p></p><p>Внимательно выслушав, она задает пару вопросов. А потом и говорит:</p><p></p><p>– Он просто болтун, наш Рэйли. Впрочем, я буду очень осторожна в гостях у Элизабет. И в кухню больше заходить не стану.</p><p></p><p>Но, по правде говоря, мне показалось, что ее все это нисколечко не задело. То, что у нее неприятности с подружками. Я ведь рассказала, как мисс Хилли собирается опозорить ее в Лиге. Как ее выгнали из бридж-клуба. Как мисс Хилли хочет поставить в известность мистера Стюарта – на тот случай, если он имеет намерение помириться.</p><p></p><p>Мисс Скитер лишь сдержанно улыбается, глядя в сторону.</p><p></p><p>– Мне нет дела до всей этой чепухи.</p><p></p><p>Ее короткий смешок разрывает мне сердце. Потому что всем есть дело. Черным, белым – всем, в глубине души мы все страдаем от потерь.</p><p></p><p>– Просто… я хотела, чтобы вы услышали это от меня, а не от чужих людей, – говорю я. – Чтобы знали и были очень осторожны.</p><p></p><p>Она кивает, чуть прикусив губу:</p><p></p><p>– Спасибо вам, Эйбилин.</p></blockquote><p></p>
[QUOTE="Маруся, post: 387304, member: 1"] Глава 21 Мы стоим посреди гостиной, мама, папа и я, разглядываем серебристый ящик, торчащий в окне. Размером с автомобильный двигатель, хромированный, блестящий – символ современности. «Феддерс», – написано на нем. – Да кто такие эти Феддерсы? – возмущается мама. – Откуда они взялись? – Ну давай, Шарлотта, поверни выключатель. – Нет, не могу, он такой вульгарный. – Господи, мама, доктор Нил сказал, что тебе это необходимо. Отойди-ка. Родители с изумлением глядят на меня. Они не в курсе, что Стюарт бросил меня после ужина у Уитвортов. И не знают, как я жажду облегчения, которое несет в себе этот механизм. Мне невыносимо жарко – все тело жжет и печет, и кажется, что я в любой момент могу вспыхнуть. Щелкаю переключателем в положение «1». Лампы над головой слегка меркнут. Медленно, будто взбираясь на холм, раскручивается вентилятор. Пряди маминых волос трепещут как живые. – О… боже… – Мама прикрывает глаза. Она совсем измучена в последнее время, язва терзает ее все сильнее. Доктор Нил сказал, что прохлада облегчит ей жизнь. – И это еще не на полную мощность, – говорю я и переключаю на «2». Дует чуть сильнее, становится прохладнее, и мы улыбаемся, чувствуя, как высыхает пот на лбу. – А что, давайте запустим во всю мочь. – С этими словами папа переключает на «3», самое крайнее, холодное, самое чудесное положение, и мама радостно хихикает. Свет вновь вспыхивает ярко, жужжание становится громче, улыбки на наших лицах все радостнее, а потом все разом выключается. И темнота. – Что… произошло? – растерянный мамин голос. Папа выходит в холл: – Эта чертова штука вырубила пробки. Мама обмахивается платком: – О святые небеса, Карлтон, почини ее. В течение часа на террасе грохочут башмаки, щелкают переключатели и звякают инструменты – папа и Джеймисо работают. Когда все наконец отремонтировано, я выслушиваю лекцию насчет того, что никогда нельзя включать кондиционер на «3», не то дом взлетит на воздух, а потом мама тихо дремлет в своем антикварном кресле, прикрывшись зеленым пледом. Дожидаюсь, пока она уснет, прислушиваясь к тихому похрапыванию и разглядывая морщинки на ее лбу. Потом на цыпочках крадусь по дому, выключаю все лампы, телевизор, даже холодильник. Стоя перед окном, расстегиваю блузку. Осторожно перевожу рычажок в положение «3». Я не хочу ничего чувствовать. Хочу замерзнуть изнутри. Хочу, чтобы ледяной поток устремился прямо в сердце. Электричество отключается через три секунды. На две недели полностью погружаюсь в работу над интервью. Целыми днями, а порой и ночью сижу на задней террасе за пишущей машинкой. Зеленый двор и поля за полупрозрачными занавесками кажутся подернутыми туманной дымкой. Время от времени ловлю себя на том, что хотя взгляд мой устремлен на поля, но на самом деле я вовсе не здесь. Я в многочисленных кухнях старого доброго Джексона, вместе с прислугой, страдающей от жары в своей строгой униформе. Я чувствую нежность младенческих тел – крошечных белых детишек, сопящих у меня на руках. Испытываю те же чувства, что и Константайн, когда мама принесла меня из больницы и вручила ей. И эти «чернокожие» воспоминания словно вытаскивают меня из собственной ничтожной жизни. – Скитер, мы уже несколько недель не видели Стюарта, – в восьмой раз замечает мама. – Вы ведь не поссорились, нет? Как раз сейчас я пииту колонку Мисс Мирны. Казалось, подготовилась на три месяца вперед, но в результате едва не опоздала к сроку. – Все нормально, мам. Не может же он названивать каждую минуту, – с некоторым вызовом отвечаю я, но тут же смягчаю тон. Мама худеет с каждым днем. Одного взгляда на выпирающие ключицы достаточно, чтобы погасить мое раздражение. – Он просто уехал по делам, вот и все, мам. Кажется, на время это ее успокоило, и я использую ту же версию для Элизабет и – с чуть большим количеством деталей – для Хилли, причем с ней мне даже приходится украдкой ущипнуть себя, чтобы стерпеть ее кривую улыбочку. Но какую версию предложить себе самой – не представляю. Стюарту нужны «время» и «пространство», словно речь идет о физическом опыте, а не о человеческих отношениях. Поэтому вместо того, чтобы упиваться жалостью к себе, я работаю. Печатаю. Потею. Кто бы мог подумать, что разбитое сердце чертовски поднимает температуру. Когда мама укладывается в постель, придвигаю стул поближе к кондиционеру. К июлю он превращается в серебристую святыню. Замечаю, как Паскагула одной рукой вытирает пыль, а другой приподнимает косынку, подставляя голову струе прохладного воздуха. Это не такое уж новое изобретение, кондиционер, но каждый магазин, где они установлены, обязательно сообщает об этом табличкой в витрине, указывает в рекламных плакатах – потому что это жизненно необходимая вещь. Я тоже сделала картонную табличку для дома Феланов и повесила на дверную ручку – ОТНЫНЕ РАБОТАЕТ КОНДИЦИОНЕР. Мама улыбается, но делает вид, что ей безразлично. Сегодня тот редкий вечер, когда я дома, ужинаю вместе с родителями. Мама осторожно клюет свою порцию. Полдня она старалась скрыть от меня, что ее тошнит. Она сжимает пальцами переносицу, дабы унять головную боль, и произносит: – Я думала о двадцать пятом, как вы считаете, это подходящая дата для приглашения, не слишком скоро? Никак не соберусь с духом сказать ей, что мы со Стюартом расстались. Судя по лицу, маме сегодня гораздо хуже. Она очень бледна и явно не может больше сидеть за столом. Нежно беру ее за руку и успокаиваю: – Я узнаю, мамочка. Уверена, двадцать пятое – в самый раз. И она улыбается впервые за день. При виде стопки бумаги на кухонном столе Эйбилин широко улыбается. Текст напечатан через два интервала, стопка толщиной в дюйм – выглядит вполне солидно, можно поставить на полку. Эйбилин измучена не меньше, чем я, а пожалуй, и больше, ей ведь приходится работать весь день, а по вечерам еще заниматься интервью. – Гляньте-ка, – говорит она, – это уже почти книга. Я киваю, но впереди еще полно работы. На дворе почти август, и, хотя крайний срок в январе, нам нужно записать и обработать еще пять интервью. С помощью Эйбилин я систематизировала, сократила и художественно переписала рассказы пяти женщин, включая Минни, но они все еще требуют доработки. К счастью, глава самой Эйбилин полностью готова. Двадцать одна страница – просто и великолепно написано. Несколько дюжин имен, цветных и белых, – порой трудно их не перепутать. Эйбилин у нас стала Сарой Росс. Минни выбрала имя Гертруда Блэк – не знаю почему. Я взяла псевдоним Аноним, но Элейн Штайн об этом пока не знает. Наш город носит выдуманное имя Найсвилль, штат Миссисипи, – такого названия не существует, но штат, ради привлечения интереса, мы решили оставить реальный. Дела в Миссисипи обстоят хуже некуда, и мы подумали, что так будет убедительнее. Порыв ветра шевелит листы бумаги, и мы с Эйбилин одновременно прижимаем их ладонями. – Думаете… она это напечатает? – осторожно спрашивает Эйбилин. – Когда мы закончим? Демонстрирую фальшивый оптимизм: – Надеюсь. Идея ее определенно заинтересовала, и она… ну, скоро начнется марш и… И умолкаю. Я и вправду не знаю, захочет ли миссис Штайн опубликовать это. Но точно знаю, что ответственность за весь проект лежит на моих плечах – в усталых морщинистых лицах чернокожих женщин читается, как страстно они хотят, чтобы книга увидела свет. Они напуганы, то и дело косятся на дверь, боятся, что их застанут за беседой со мной. Боятся быть искалеченными, как внук Ловинии, или, того страшнее, убитыми на собственном пороге, как Медгар Эверс. На этот риск их толкает лишь одно – отчаянное желание видеть книгу опубликованной. Да и я больше не чувствую себя в безопасности только потому, что я белая. Направляясь к Эйбилин, частенько поглядываю через плечо. Коп, остановивший меня на мосту несколько месяцев назад, стал своеобразным знаком: отныне я представляю угрозу для каждого белого семейства в этом городе. Несмотря на множество радостных рассказов, прославляющих тесные узы между прислугой и семьей, именно печальные, мрачные истории привлекут внимание в первую очередь. Именно от них кровь закипает в жилах и сами собой сжимаются кулаки. И мы обязаны сохранить нашу работу в тайне. На вечернее собрание Лиги в понедельник я опоздала на пять минут. Мы собрались впервые за месяц. Хилли отдыхала на море, а без нее встречи немыслимы. Она загорела и полна сил. Председательский молоточек в руках, как грозное оружие. Все вокруг курят, стряхивая пепел в стеклянные пепельницы на полу. Приходится грызть ногти, чтобы не закурить самой. Я бросила шесть дней назад. Мало того, что не хватает сигареты в руке, так я еще ужасно нервничаю, глядя на собравшихся. Насчитала уже семь женщин, так или иначе упоминающихся в нашей книге. Ужасно хочется сбежать и приняться за работу, но проходит еще два невыносимо долгих часа, прежде чем Хилли ударяет молотком по трибуне. Похоже, она и сама устала себя слушать. Женщины встают, лениво потягиваются. Некоторые спешат домой, к своим мужьям. Другие никуда не торопятся – у них полон дом детей, а прислуга уже ушла. Торопливо собираю свои вещи, надеясь избежать разговоров с кем бы то ни было, а пуще всего – с Хилли. Но к сожалению, не успеваю вовремя скрыться – Элизабет ловит мой взгляд, приветственно взмахивает рукой. Мы не виделись несколько недель, и, видимо, придется все же поболтать с нею. Мне немножко неловко, что давно не навещала ее. Элизабет поднимается с места, ухватившись за спинку стула: она на шестом месяце, у нее головокружения от успокоительных для беременных. – Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я. Она совсем не изменилась, только выпирает живот. – В этот раз полегче? – Господи, нет, это просто ужасно, а еще три месяца. Замолкаем. Тихонько отрыгнув, Элизабет смотрит на часы. Потом поднимает свою сумку, собираясь уходить, но вдруг берет меня за руку и шепчет: – Я слышала про тебя и Стюарта. Мне очень жаль. Неудивительно, что она все знает. Удивительно, что все остальные пока не в курсе. Я-то никому не рассказывала, но Стюарт, думаю, не промолчал. Сегодня утром мне пришлось соврать маме – сказать, что Уитворты уезжают двадцать пятого, в день их предполагаемого визита к нам. – Извини, что не посвятила тебя, – бормочу я. – Не хочется обсуждать это. – Понимаю. Ой, слушай, я побегу, а то Рэйли там с ней с ума сойдет. – Затравленный взгляд в сторону Хилли; та кивает, милостиво позволяя удалиться. Сгребаю свои бумажки и спешу к выходу. Но тут слышу: – Погоди секундочку, Скитер. Со вздохом поворачиваюсь, чтобы оказаться лицом к лицу с Хилли. Она сегодня в матросском костюмчике, вроде тех, что носят пятилетние детишки. Складки юбки расправлены на бедрах, точно мехи аккордеона. В зале уже никого не осталось, кроме нас. – Не могли бы мы обсудить это, мэм? – Она демонстрирует последний выпуск информационного бюллетеня, и я понимаю, что за этим последует. – Прости, я спешу, мама болеет… – Пять месяцев назад я велела тебе опубликовать мою инициативу, и вот прошла очередная неделя, а ты так и не выполнила моего распоряжения. Внезапно меня охватывает дикая ярость. Все, что приходилось сдерживать на протяжении нескольких месяцев, вскипает и выплескивается наружу. – Я не стану публиковать твои инициативы. – Я хочу, чтобы эта инициатива появилась в бюллетене до начала выборов, – абсолютно невозмутимо произносит она и добавляет, воздев палец к потолку: – Или я обращусь в вышестоящие инстанции, дорогуша. – Если ты попытаешься исключить меня из Лиги, я позвоню в Нью-Йорк Женевьеве фон Габсбург. Мне известно, что Женевьева – кумир Хилли. Самый молодой в истории президент Лиги и, возможно, единственный человек на свете, которого боится Хилли. Но Хилли даже ухом не ведет. – И что ты ей скажешь, Скитер? Что не выполняешь свою работу? Что таскаешь повсюду материалы негритянских активистов? Однако я слишком разозлилась, чтобы она смогла лишить меня присутствия духа. – Я требую, чтобы ты их вернула, Хилли. Ты взяла то, что тебе не принадлежит. – Разумеется, я их взяла. Ни к чему тебе таскать это с собой. Что, если кто-нибудь увидит? – Кто ты такая, чтобы указывать, что мне можно носить с собой, а что… – Это моя работа, Скитер! Ты не хуже меня знаешь, что люди не купят ни ломтика пирога, изготовленного организацией, которая укрывает сторонников расовой интеграции! – Хилли. – Мне нужно услышать это от нее. – А для кого же собирают деньги, продавая эти самые пироги? – Для бедных голодающих детей Африки! – возмущенно таращит глаза она. Жду, пока до нее дойдет ирония этих слов – она собирает деньги, чтобы помочь чернокожим по другую сторону океана, но не в своем городе. Впрочем, есть гораздо более интересная идея. – Я позвоню Женевьеве прямо сейчас. И расскажу ей, какая ты ханжа. Хилли расправляет плечи. На миг кажется, что мне удалось пробить брешь в ее обороне. Но тут она нервно облизывается, шумно втягивает носом воздух и заявляет: – Знаешь, совершенно не удивительно, что Стюарт Уитворт тебя бросил. Стискиваю зубы, чтобы она не увидела, какой эффект произвели ее слова. Но внутри я медленно оседаю. Буквально чувствую, как сползаю на пол. – Верни мне брошюру, – дрожащим голосом повторяю я. – Тогда опубликуй инициативы. Разворачиваюсь и ухожу. Забросив сумку в «кадиллак», закуриваю. Слава богу, свет у мамы погашен. На цыпочках пробираюсь на заднюю террасу, прикрываю скрипучую дверь и устраиваюсь за пишущей машинкой. Но писать не могу. Взгляд прикован к мелким квадратикам москитной сетки. Смотрю так пристально, что, кажется, начинаю просачиваться сквозь них. Что-то внутри меня треснуло, и я начинаю испаряться. Я схожу с ума. Не слышу дурацкого телефонного звонка. Не слышу, как маму тошнит где-то в доме. Ее голос из окна: «Все в порядке, Карлтон, уже прошло». Я слышу и одновременно не слышу ничего. Только пронзительный звон в ушах. Потянувшись к сумке, достаю листок с «туалетной инициативой» Хилли. Листок весь измят и уже отчасти вытерся. На краешек его присаживается ночной мотылек, но тут же взлетает, оставив коричневое пятнышко пыльцы. Размеренно, неторопливо начинаю печатать информационный бюллетень: Сара Шелби выходит замуж за Роберта Приора; посетите, пожалуйста, демонстрацию детской одежды Мэри Кэтрин Симпсон; чаепитие в честь наших преданных сторонников. А потом я печатаю инициативу Хилли. На второй странице, напротив фотографий. Здесь ее наверняка увидят все – после того, как рассмотрят себя на летнем Празднике. В голове моей при этом только одна мысль: «Что подумала бы обо мне Константайн?» Эйбилин Глава 22 – А сколько тебе сегодня лет, моя большая девочка? Мэй Мобли еще в кроватке. Сонно поднимает два пальчика и отвечает: – Мэй Мо два. – Не-ет, сегодня нам уже три! – Отгибаю ей еще один пальчик и напеваю считалку, которую мой папочка, бывало, повторял в мои дни рождения: – Три маленьких солдатика выходят погулять, два говорят – стоять, а третий – ать, ать! Мэй Мо теперь спит в большой кровати, детскую кроватку приготовили для будущего маленького. – А на следующий год будет уже четыре солдатика, они примутся искать, чего бы поесть. Она морщит носик – запоминает, что теперь надо говорить «Мэй Мобли три», а ведь всю жизнь, что она себя помнит, нужно было говорить «Мэй Мобли два». Когда вы совсем ребенок, вам задают только два вопроса – как тебя зовут да сколько тебе лет, и отвечать нужно правильно. – Мэй Мобли три, – повторяет она. Малышка выбирается из кроватки, волосенки растрепаны. На макушке опять заметна лысинка. Обычно мне удается причесать ее так, чтоб на несколько минут закрыть проплешину, но надолго не хватает. Волосы у нее тонкие и уже не вьются. К концу дня повисают сосульками. Мне-то безразлично, что Малышка совсем не красавица, но для ее мамочки стараюсь сделать девчушку привлекательнее. – Пойдем-ка в кухню. Приготовим тебе праздничный завтрак. Мисс Лифолт ушла в парикмахерскую. Ей и дела нет до того, что надо быть рядом, когда ее единственный ребенок проснется в свой день рождения – первый из тех, что запомнит. Но хоть купила дочке то, что та хотела. Привела меня к себе в спальню и показывала на большую коробку на полу: – Ей понравится? Она ходит, разговаривает и даже плачет. Кукла, конечно же. Громадная коробка в розовый горошек, завернутая в целлофан, а внутри – кукла ростом с Мэй Мобли. По имени Элисон. С кудрявыми светлыми волосами и голубыми глазами. В розовом платье в оборках. Каждый раз, как ее показывали в рекламе, Мэй Мобли подбегала к телевизору, обнимала его и прижималась личиком к экрану. Мисс Лифолт и сама готова расплакаться, глядя на эту куклу. Думаю, ее противная старая мамаша никогда не дарила ей то, что она хотела. Готовлю для Малышки кашу, сверху кладу немножко зефира и ставлю под гриль, чтоб чуть-чуть запеклось и похрустывало. Потом украшаю нарезанной клубникой. Завтракать-то все равно надо, а так оно веселее. Три маленькие розовые свечки я принесла из дома. Достаю их из сумочки, разворачиваю. Зажигаю свечки, втыкаю их в кашу и несу к белому пластиковому столику. – С днем рождения, Мэй Мобли два! Она хохочет и поправляет: – Мэй Мобли три! – Правильно! А теперь задуй-ка свечки, Малышка, пока они не растаяли в твоей кашке. Она смотрит на язычки пламени и улыбается. – Задувай, моя большая девочка. И она разом задувает все, потом облизывает донышки свечек и принимается за еду. Через минутку улыбается и спрашивает: – А тебе сколько лет? – Эйбилин пятьдесят три. Глазенки у нее округляются. Для нее это почти тысяча. – А у тебя… бывают дни рождения? – Да, – усмехаюсь я. – К сожалению, бывают. На следующей неделе у меня день рождения. – Подумать только, мне будет пятьдесят четыре. Как время летит… – А у тебя есть детки? – спрашивает Мэй Мобли. – Целых семнадцать, – смеюсь в ответ. Она пока не умеет считать до семнадцати, но знает, что это много, и по-своему рассуждает: – Они всю кухню займут. – И опять карие глазки удивленно округляются: – А где же эти детки? – По всему городу живут. Все детишки, которых я нянчила. – Почему они не приходят поиграть со мной? – Потому что они уже выросли. А у кого-то уже и свои детки есть. Малышка совсем запуталась, пытается разобраться в этом деле. Спешу ей на помощь: – Ты тоже мой ребенок. Всех деток, которых нянчу, я считаю своими. Она кивает, довольно скрестив ручки. Принимаюсь за посуду. День рождения сегодня будут праздновать своей семьей, и мне надо испечь торты. Сначала клубничный, с клубничной глазурью. Для нашей Мэй Мобли все должно быть клубничным. А потом уже займусь остальными. – Давайте испечем шоколадный торт, – предложила вчера мисс Лифолт. Она на седьмом месяце, ей хочется шоколаду. Я все подготовила еще на прошлой неделе. Слишком важное дело, чтобы заниматься им в последний момент. – Хм-м. А может, клубничный? Вы же знаете, Мэй Мобли больше всего его любит. – О нет, она хочет шоколадный. Я сегодня схожу в магазин и куплю все, что нужно. Шоколадный – как бы не так! Поэтому я решила, что просто сделаю оба. Ничего страшного, задует свечки на двух тортах. Убираю тарелку из-под каши, наливаю Малышке виноградного соку. Рядом с ней сидит старая кукла, Клаудия, с раскрашенными волосами и закрытыми глазами. Если уронить куклу на пол, она жалобно хнычет. – А это твой ребеночек, – говорю я, и Мэй Мобли кивает, похлопывая куклу по спине, будто помогая срыгнуть. А потом и выдает: – Эйби, ты моя настоящая мама. – И даже не смотрит на меня, будто о погоде говорит. Опускаюсь перед ней на коленки. – Твоя мамочка ушла в парикмахерскую. Маленькая, ты же знаешь, кто у тебя мама. Но она упрямо мотает головой, прижимая к себе куклу. – Я твой ребенок. – Мэй Мобли, ты же понимаешь, я просто пошутила про семнадцать детишек. Они не по-настоящему мои. У меня только один свой ребенок. – Это я твой настоящий ребенок. Другие просто понарошку. У меня и прежде детки путались. Джон Грин Дадли, к примеру, – первое слово мальчонка произнес «мама», а смотрел прямо на меня. Но потом он всех вокруг, и собственную маму, стал называть мамой, и папочку своего тоже. Долго это продолжалось, и никто не волновался. Но конечно, когда он начал наряжаться в юбки своей сестры и душиться «Шанель № 5», мы все немножко забеспокоились. Я долго работала в семье Дадли, больше шести лет. Папаша, бывало, затаскивал его в гараж и лупил шлангом, чтобы выбить девчонку из парня, – а потом я больше не могла это выносить. Я в тот день так крепко обняла Трилора, вернувшись домой, что едва не задушила бедняжку. Когда мы начали работать над книжкой, мисс Скитер спрашивала, какой день был самым тяжелым в моей жизни. Я тогда сказала про ребеночка, родившегося мертвым. Но это не так. Самыми тяжелыми были все дни с 1941 года по 1947-й, когда я стояла у двери и ждала, чтобы избиение поскорее закончилось. Я молила Господа, чтобы тот внушил Джону Грину Дадли, что он не попадет в ад. Что он вовсе не последний урод только потому, что любит мальчиков. Молила, чтобы Господь вразумил его, как я сейчас пытаюсь вразумить Мэй Мобли. Но сама я тогда просто сидела в кухне, дожидаясь, когда смогу намазать бальзамом рубцы от ударов шланга. Подъезжает машина мисс Лифолт. Я волнуюсь, что сделает мисс Лифолт, если услышит вдруг все эти разговоры насчет «настоящей мамы». Мэй Мобли тоже побаивается. Всплескивает ручками, как цыпленок – крылышками: – Ш-ш-ш! Не говори ей! Она меня отшлепает! Значит, она уже говорила это матери. И мисс Лифолт явно не понравилось. Мисс Лифолт с новой прической появляется на пороге, а Мэй Мобли даже не здоровается с ней, убегает к себе в комнату. Будто боится, что мама сможет услышать, о чем она думает. День рождения Мэй Мобли прошел замечательно. По крайней мере, так на следующий день сказала мисс Лифолт. Пятница, утро. Три четверти шоколадного торта так и остались на кухонном столе. Клубничный съели без остатка. Днем приходит мисс Скитер, передать какие-то бумаги мисс Лифолт. Пока мисс Лифолт в туалете, мисс Скитер проскальзывает в кухню. – Вечером встречаемся? – спрашиваю я. – Встречаемся. Я приду. Стех пор как у них с мистером Стюартом разладилось, мисс Скитер мало улыбается. Я слышала, как мисс Хилли и мисс Лифолт сплетничали про это. Мисс Скитер достает из холодильника кока-колу и шепчет: – Сегодня закончим интервью с Винни, а за выходные я приведу в порядок весь текст. Но в следующий раз мы сможем увидеться только в четверг. Я обещала маме отвезти ее в Натчез, на мероприятие ДАР. – Мисс Скитер чуть щурится, как всегда, когда думает о чем-то важном. – Я уеду на три дня, ничего? – Отлично, – успокаиваю ее. – Вам нужно передохнуть. Она идет обратно в гостиную, но на пороге оборачивается: – Запомните, я уезжаю утром в понедельник и вернусь через три дня. – Да, мэм, – говорю я, а сама в толк не возьму, с чего бы ей повторять это дважды. Утро понедельника, на часах только восемь тридцать, а телефон мисс Лифолт уже разрывается. – Резиденция мисс Ли… – Позовите Элизабет к телефону! Спешу за мисс Лифолт. Она прямо в ночной рубашке и бигудях бежит в кухню, хватает трубку. Голос мисс Хилли грохочет, словно она в мегафон орет. Каждое слово слышу. – Ты была около моего дома? – Что? О чем ты гово… – Она написала это в бюллетене про туалеты. Я действительно сказала, что около моего дома можно оставить старые пальто, а не… – Я еще не смотрела почту и не понимаю, что ты… Разговор прерывается. Мисс Лифолт мгновение растерянно смотрит на трубку в руке, потом набрасывает халат, прямо поверх ночной рубашки. – Я должна идти, – говорит она, нашаривая ключи. – Скоро вернусь. И прямо вот так, беременная, выскакивает за дверь, садится в машину и срывается с места. Мы с Мэй Мобли озадаченно смотрим друг на друга. – Не спрашивай, Малышка. Я сама ничего не понимаю. Знаю только, что Хилли со своим семейством уехала на выходные в Мемфис. Куда бы она ни уезжала, мисс Лифолт всегда знает, где она и когда вернется. – А ну-ка, Малышка, – поразмыслив с минутку, предлагаю я, – давай прогуляемся, выясним, что там происходит. Идем по Девайн, сворачиваем налево, потом еще раз налево, и вот уже улица мисс Хилли, Миртл. Здесь даже в августе приятно пройтись, не слишком жарко. Птички вокруг поют. Мы с Мэй Мобли весело шагаем, взявшись за руки. Странно, как много машин сегодня проезжают мимо нас, Миртл ведь заканчивается тупиком. Поворачиваем за угол к большому белому дому мисс Хилли. Вот оно в чем дело. Мэй Мобли показывает пальчиком и хохочет: – Гляди, гляди, Эйби! В жизни ничего подобного не видела. Три дюжины, не меньше. Унитазы. Прямо на газоне мисс Хилли. И голубые, и розовые, и белые. Некоторые без крышки, некоторые без бачка. Старые, новые, с цепочкой сверху и с ручкой для смывания. Напоминает толпу зевак: у некоторых крышки подняты, как будто рассказывают о чем-то, а у других прикрыты – молчат, слушают. Отступаем в пересохшую канавку, потому что движение на маленькой улочке все оживленнее. Машины подъезжают, разворачиваются у клумбы в дальнем конце, люди опускают окна, громко смеются. – Поглядите на дом Хилли! Только взгляните на это! Глазеют на унитазы, будто никогда прежде не видали. – Один, два, три, – начинает считать Мэй Мобли. Кое-как добирается до двадцати, тут мне приходится помочь. – Двадцать девять, тридцать, тридцать один. Тридцать два стульчака, Малышка. Подходим поближе, и я вижу, что не только двор ими забит. Еще два стоят на подъездной дорожке – ну прямо парочка влюбленных. И еще один на крыльце – дожидается, пока мисс Хилли откроет ему дверь. – Правда, похоже на… Но Малышка отпускает мою руку, бежит во двор, к розовому унитазу, и поднимает крышку. Я опомниться не успеваю, а она уже снимает штанишки и писает в него. Скорей подхватываю ее, а машины весело сигналят вслед, и какой-то мужчина в шляпе даже фотографирует. Машина мисс Лифолт стоит рядом с автомобилем мисс Хилли, но их самих нигде не видать. Должно быть, в доме – решают, что же им делать со всем этим дерьмом. Шторы опущены, и никакого движения внутри не заметно. Скрещиваю возвращаться домой. Всю обратную дорогу Малышка расспрашивает про унитазы. Почему они там? Откуда взялись? Можно ли ей пойти к Хизер и еще немножко поиграть с «горшочками»? Телефон мисс Лифолт трезвонит все утро. Я не отвечаю. Жду, пока все это прекратится, чтоб самой позвонить Минни. Но когда мисс Лифолт возвращается, она повисает на телефоне и треплется, кажется, миллион лет. Не много нужно ума, чтоб сложить в картинку кусочки этой мозаики. Мисс Скитер и в самом деле напечатала в бюллетене объявление мисс Хилли насчет туалетов. Целый список причин, по которым белым и цветным нельзя садиться на один толчок. А ниже поместила объявление про старую одежду – по крайней мере, так оно должно было быть. Но вместо этого получилось примерно так: «Оставляйте свои старые унитазы у дома 228 по Миртл-стрит. Нас не будет в городе, но вы можете просто оставить их у парадной двери». Она только одно слово перепутала, и все. Но я-то думаю, она именно это и хотела сказать. Не повезло мисс Хилли – никаких других новостей не случилось. Никаких трагедий ни во Вьетнаме, ни на призывных пунктах. Ничего нового в ходе грандиозного марша на Вашингтон, организованного его преподобием Кингом. На следующий день фотография дома мисс Хилли с унитазами появилась на первой полосе «Джексон джорнал». Забавная картинка, должна вам сказать. Жаль только, не цветная, – уж больно красиво, розовые, голубые, белые. Десегрегация унитазов, вот как надо было назвать. Сверху заголовок: ПОДХОДИ, ПРИСАЖИВАЙСЯ! Статьи никакой не было, только фотография и подпись: «Дом Хилли и Уильяма Холбрук, Джексон, штат Миссисипи, сегодня утром представлял собой любопытное зрелище». И не то чтобы только в Джексоне ничего больше не происходило – во всех Соединенных Штатах. Лотти Фримэн, которая работает в доме губернатора, где получают все главные газеты, она рассказала, что видела это фото в «Нью-Йорк таймс». И во всех газетах написано: «Дом Хилли и Уильяма Холбрук, Джексон, штат Миссисипи». Ох, сколько же телефонных разговоров случилось на этой неделе, как же, поди, устала качать головой мисс Лифолт, наслушавшись сплетен от мисс Хилли. Мне и смешно из-за этой истории с унитазами, и плакать хочется. Мисс Скитер, она ужасно рискует, настраивая мисс Хилли против себя. Сегодня вечером она должна вернуться из Натчеза и, надеюсь, позвонит. Теперь-то я понимаю, почему она уехала. Утром в четверг от мисс Скитер все еще ничего не слыхать. Я занимаюсь обычным делом в гостиной – глажу. Приходят мисс Лифолт и мисс Хилли, усаживаются за обеденный стол. Мисс Хилли я не видела после «унитазного» скандала. Она, наверное, старалась не выходить из дома. Приглушаю громкость в телевизоре, а ушки держу на макушке. – Вот то, о чем я тебе рассказывала. – Мисс Хилли раскрывает тоненькую брошюру, водит пальцем по строчкам; мисс Лифолт качает головой. – Ты же понимаешь, что это значит, да? Она хочет изменить законы. Зачем еще она стала бы носить это с собой? – Не могу поверить, – бормочет мисс Лифолт. – Я не могу доказать, что она завалила мой двор унитазами. Но это… – хлопает она брошюрой по столу, – это серьезное подтверждение: она что-то задумала. И я намерена рассказать об этом Стюарту Уитворту. – Но они же расстались. – Неважно, он все равно должен знать. На случай, если вдруг соберется восстановить их отношения. Ради карьеры сенатора Уитворта. – Но может, это действительно была просто ошибка. Возможно, она… – Элизабет! – Хилли возмущенно воздевает руки. – Я говорю не об унитазах. А о законах нашего великого штата. И кстати, позволь спросить, ты хочешь, чтобы Мэй Мобли в школе, на уроке английского, сидела рядом с черным мальчишкой? – Мисс Хилли бросает взгляд в мою сторону. Понижает голос, но говорить шепотом она никогда не умела. – Хочешь, чтобы ниггеры жили в нашем районе? Игриво шлепали тебя по заднице, пробегая мимо? Похоже, до мисс Лифолт постепенно доходит. Она выпрямляется, вся такая чопорная и приличная. – Уильям просто взбесился, когда увидел, во что она превратила наш дом, и я не могу позорить свое имя, общаясь с ней, особенно сейчас, накануне выборов. Я уже пригласила Джини Колдуэлл занять место Скитер в бридж-клубе. – Ты выгнала ее из бридж-клуба? – Разумеется. И хотела выгнать еще и из Лиги. – А разве ты можешь? – Конечно, могу. Но я решила – пускай лучше сидит на собрании вместе со всеми и видит, какой дурой себя выставила. Ее нужно проучить, чтоб поняла – так продолжаться не может. Между нами – это одно, но если она станет заниматься такими вещами на людях, попадет в большие неприятности. – Точно. В нашем городе есть расисты, – поддакивает мисс Лифолт. – Да, они повсюду, – кивает мисс Хилли. Вскоре они уезжают куда-то. Хорошо хоть некоторое время не увижу их физиономии. Днем на ланч является мистер Лифолт, что редко случается. Он усаживается за маленький стол. – Эйбилин, приготовьте мне ланч, будьте любезны. – Встряхнув, разворачивает газету. – Я бы хотел ростбиф. – Да, сэр. Кладу перед ним салфетку, серебряный прибор. Мистер Лифолт высокий и очень худой. И скоро совсем облысеет. Вокруг головы у него черный венчик, а на макушке уже ничего нет. – Вы останетесь у нас, чтобы помочь Элизабет с малышом? – спрашивает он, не отрываясь от газеты. Обычно-то он вообще меня не замечает. – Да, сэр. – А то я слышал, вы любите менять хозяев. – Да, сэр. Это правда. Большинство служанок всю жизнь работают в одной семье, но только не я. У меня есть свои причины, чтобы уходить, когда деткам исполняется лет восемь-девять. Понадобилось несколько раз расстаться с хозяевами, прежде чем я поняла, что так надо. – У меня лучше всего получается с маленькими детьми. – То есть вы считаете себя не совсем прислугой. Скорее няней для детей. – Он смотрит на меня, опустив газету. – Вы своего рода специалист, как и я. Я молчу, только киваю. – Видите ли, я занимаюсь налогами на бизнес, а не оказываю помощь каждому, кто заполняет налоговую декларацию. Меня это начинает нервировать. Он впервые говорит со мной так долго, а ведь я служу у них уже три года. – Трудно, должно быть, находить новую работу всякий раз, как ребенок пошел в школу. – Всегда что-то подворачивается. Он замолкает, и я могу заняться его ростбифом. – Нужно иметь прекрасные рекомендации, чтобы вот так запросто менять клиентов. – Да, сэр. – Я слышал, вы знакомы со Скитер Фелан. Старой подругой Элизабет. Медленно, очень медленно я отрезаю, отрезаю, отрезаю ломтики от куска мяса. Сердце колотится раза в три быстрее обычного. – Она иногда расспрашивает меня насчет уборки. Для своих статей. – Вот как? – Да, сэр. Просит совета. – Я не желаю, чтобы вы беседовали с этой женщиной – ни по поводу уборки, ни вообще, даже здоровались с ней, ясно? – Да, сэр. – Если я услышу, что вы общаетесь, у вас будут проблемы. Понятно? – Да, сэр, – шепчу я. Что же ему известно? Мистер Лифолт вновь берется за газету. – Положите мясо в сэндвич. Добавьте немного майонеза. И не слишком зажаривайте, я не желаю есть пересушенное. Вечером мы с Минни сидим у меня на кухне. Руки у меня как начали дрожать еще днем, так до сих пор дрожат. – Тупой белый урод, – бурчит Минни. – Хотела бы я знать, что у него на уме. Раздается стук в заднюю дверь, мы с Минни переглядываемся. Только один человек так стучится, остальные просто входят, и все. Открываю, на пороге мисс Скитер. – Минни здесь, – шепчу я, потому что, когда входишь в комнату, где сидит Минни, лучше быть заранее предупрежденной. Я рада ее видеть. Так много нужно рассказать, что и не знаю, с чего начать. Но, странно, мисс Скитер, кажется, улыбается. Наверное, не разговаривала еще с мисс Хилли. – Привет, Минни, – здоровается она. – Здравствуйте, мисс Скитер, – отвечает Минни, глядя в окно. Я и рта раскрыть не успеваю, как мисс Скитер усаживается и сразу переходит к делу: – Пока я была в отъезде, мне пришли в голову некоторые идеи. Думаю, мы начнем с вашей части, Эйбилин. – Она достает листы бумаги из своей старой сумки. – А дальше мы заменим Ловинию на рассказ Фэй Белль, чтобы не получилось три печальные истории подряд. С остальными разберемся позже, но ваша часть, Минни, полагаю, точно должна быть завершающей. – Мисс Скитер… мне нужно вам кое-что сказать, – начинаю я. Мы с Минни опять переглядываемся. – Я пошла, – бросает Минни, морщась, будто ей вдруг стало жестко сидеть. Направляется к двери, но по пути вдруг похлопывает мисс Скитер по плечу – быстро так – и при этом смотрит прямо перед собой, как будто это и не она сделала. – Вас не было в городе, мисс Скитер… – Да, нелегко начинать. А потом и выкладываю все – как мисс Хилли показала брошюру мисс Лифолт. И наверняка много кому еще. Мисс Скитер кивает: – С Хилли я разберусь. Это не будет иметь никаких последствий ни для вас, ни для других женщин, ни для книги в целом. И еще рассказываю про мистера Лифолта, про то, что он строго-настрого запретил помогать ей с хозяйственными статьями. Не хотелось, конечно, но она все равно узнает, так лучше уж от меня. Внимательно выслушав, она задает пару вопросов. А потом и говорит: – Он просто болтун, наш Рэйли. Впрочем, я буду очень осторожна в гостях у Элизабет. И в кухню больше заходить не стану. Но, по правде говоря, мне показалось, что ее все это нисколечко не задело. То, что у нее неприятности с подружками. Я ведь рассказала, как мисс Хилли собирается опозорить ее в Лиге. Как ее выгнали из бридж-клуба. Как мисс Хилли хочет поставить в известность мистера Стюарта – на тот случай, если он имеет намерение помириться. Мисс Скитер лишь сдержанно улыбается, глядя в сторону. – Мне нет дела до всей этой чепухи. Ее короткий смешок разрывает мне сердце. Потому что всем есть дело. Черным, белым – всем, в глубине души мы все страдаем от потерь. – Просто… я хотела, чтобы вы услышали это от меня, а не от чужих людей, – говорю я. – Чтобы знали и были очень осторожны. Она кивает, чуть прикусив губу: – Спасибо вам, Эйбилин. [/QUOTE]
Вставить цитаты…
Ответить
Главная
Форумы
РАЗДЕЛ ДОСУГА С БАНЕЙ
Библиотека
Стоккет "Прислуга"